Дорога группы Махно на Запад проходила, в сущности, в обстановке беспрерывных боёв и почти безостановочной гонки. Если бы к батьке по пути не приставали осколки других повстанческих отрядов, то вряд ли ему удалось бы добраться до Днестра.

Август 1921 года стал, пожалуй, самым трагичным для Нестора, он нёс большие потери, лишался самых дорогих людей. Ещё пробиваясь через Херсонщину, наводнённую красными, повстанцы потеряли Дерменжи, Петренко, Клейна. Начальник штаба Тарановский, попавший в руки разъярённых комбедовцев, был заживо сожжён на костре. Там же, на Херсонщине, погибла и подруга Галины, Феня Гоенко. Тревожной ночью, обливаясь потом и слезами, Зиньковский рыл ей в степи могилу. Они любили друг друга. Но слишком коротка была эта любовь.

Махновская группа была столь мала по сравнению с массами красных дивизий и корпусов, терзавших её, что за время этого рейда красные несколько раз сообщали о гибели Махно, находились даже свидетели его смерти. Видимо, усыплённая сообщением об очередной смерти «бандита Махно» первая кавбригада 7-й дивизии (600 сабель) благоденствовала на хуторе Приют, когда на неё налетел батька с 50 бойцами и одним ручным пулемётом, захватил 25 пулемётных тачанок с боезапасом и был таков.

— Шо ж творится? — возмущался комбриг. — Казалы шо его вже нема, а вин во, як с того свиту.

— Заговорённый, — скрёб затылок комиссар.

Батько, лично участвовавший во всех стычках и рубках, получил за рейд шесть ранений, самое тяжёлое — когда пуля угодила ему в нижнюю часть затылка и вышла через щёку.

— Горе ты моё, — вздыхала Галина, перебинтовывая в который уже раз неугомонного мужа. Несколько часов после этой раны Нестор отплёвывался кровью, с трудом двигал челюстями, однако уже через день смог говорить нормально.

27 августа подошли к Днестру, но о Галиции разговор уже не заводился. Повстанцы толковали Зиньковскому:

— Надо увозить батьку за рубеж. Там вылечить. Где ж ему сейчас воевать, изрешетили всего.

Несмотря на незаживающую рану, Махно выступил с речью, в которой подчеркнул, что борьба с большевизмом не кончилась, что она будет продолжена, как только народ поймёт, что большевики его снова обманули.

— Я вернусь, вернусь обязательно, друзья мои, — были его последние слова в прощальной речи.

Разделились на две группы. Одна должна была сопровождать батьку за рубеж, другая завязать под Каменкой бой, чтобы отвлечь внимание красных от переправы. Зиньковскому было поручено найти место переправы. Он во главе двадцати повстанцев поехал вдоль реки и тут увидел ехавших навстречу пограничников.

— Эй, товарищи, — закричал им Зиньковский. — Это вы нас вызывали на помощь? Где махновцы? Пора кончать с ними.

Съехались, молча окружили и тут же разоружили пограничников без единого выстрела.

— Спокойно, товарищи, — сказал им Зиньковский. — Вреда вам не будет, если не станете нам мешать.

Зиньковский не решился сразу отправлять батьку: «Кто его знает, как примут нас румыны. И примут ли?» Поэтому послал Серёгина с наказом:

— Григорий Иванович, если примут нормально, махните нам белым платком.

На той стороне беглецов уже поджидали румынские пограничники, группу приняли и разрешили просемафорить остальным.

У самой воды, рассаживая повстанцев в лодке, Зиньковский остановил жену батьки:

— Г алина, там нас будут обыскивать и наверняка отберут всё ценное. А у нас в отряде всего ценного вот мой перстень с камнем, возьмите его, может вас, как женщину, обыскивать не будут. Продадите в Румынии, хоть на первое время будет на что жить.

Скрипели уключины, струилась, журча за бортом, быстрая вода. Нестор сидел лицом к оставляемому берегу Родины и даже в мыслях не допускал, что больше его не увидит. Наоборот, шептал упрямо:

— Я вернусь, обязательно вернусь. Борьба не кончена.

Через день на берег в сопровождении большой охраны приехал Фрунзе. Задумчиво смотрел на текущую воду, на ту сторону, принявшую бандита. Надо бы радоваться — свалилась с плеч такая забота, но не радостно было Михаилу Васильевичу: «Так и не выполнил приказ вождя».

С ближайшей почты в Москву была отправлена срочная телеграмма: «Факт перехода в Бессарабию махновской банды установлен мною лично при посещении пограничного пункта. Фрунзе».

Но живой Махно, даже за границей, никак не устраивал большевиков ни в Москве, ни в Харькове. Румынскому правительству была отправлена нота, подписанная наркомом Иностранных дел РСФСР Чичериным и предсовнаркомом УССР Раковским с требованием выдать Махно «как обыкновенного уголовного преступника... вместе с его соучастниками».

Румыны ответили сразу же: «Для требования выдачи Вашей стороне Махно необходимо действовать в согласии с нормами международного права, то есть послать приказ об аресте, исходящий от судебного учреждения, со ссылкой на статьи Уголовного кодекса РСФСР и УССР, применяемые к преступникам. Необходимо указать приметы преступников. Так как в Румынии не существует смертной казни, Вам необходимо принять на себя формальное обязательство не применять смертную казнь к выданным. Когда эти условия будут выполнены, Румынское правительство рассмотрит дело о бандите Махно и его сообщниках: надлежит ли дать ход требованию о выдаче».

— Нет, вы посмотрите, — возмущался Раковский ответом румын. — Им приметы подавай, да ещё не смей казнить. Какая наглость!

Была послана ещё нота, в которой большевики уже грозили румынам, связывая выдачу Махно с нормализацией отношений с Румынией. Однако и на этот раз ничего не вышло.

Тогда Раковский призвал Манцева — главного чекиста.

— Ну что? С румынами кашу не сваришь. Посылай смелого чекиста с единственным заданием — ликвидировать Махно. Сделает дело, получит орден, так ему и скажи.

Молодой чекист Медведев, облачённый в форму румынского офицера, был переправлен через Днестр в районе Бендер. По разведданным, в этом городе намечалось совещание руководства тайной полиции-сигуранцы, на котором должен был выступить Махно. Но Махно не приехал — ему пришлось в это время устраивать в больницу заболевшую жену.

Раздосадованный чекист, решив, что «с поганой овцы хоть шерсти клок», расстрелял президиум совещания и в поднявшейся суматохе благополучно смылся. Но вместо ордена получил выговор:

— Тебя зачем посылали? Далась нам твоя сигуранца. Нам нужна голова батьки.

Понимая, что рано или поздно чекисты до него доберутся, Махно в сопровождении 17 своих сторонников в апреле 1932 года пробирается в Польшу, надеясь найти там «убежище и дружескую помощь».