В-третьих, межеумочный социокультурный фон, когда власть «единственный европеец в России», а периферийные социальные страты устроены как-то принципиально иначе, — и благонамеренная столичная интеллигенция (в нынешнем раскладе представленная остаточными умниками из партии «Яблоко») не только не понимает всей глубины различий, но даже неспособна их увидеть.

Глядя на современные революции («бархатные», «цветные», «исламские» и пр.), трудно не заметить ведущей роли этих факторов. При полном отсутствии того, что марксистская догма величала «исторической ролью пролетариата», «неизбежностью коммунизма» и т. п.

В современной Москве пока не видно ни первого, ни второго. Предместья недостаточно исламизированы и многочисленны (пока?), а элиты вполне консолидированы (еще). Очистительному пожару нечем питаться. Место для него осталось лишь в захламленной черепной коробке теоретиков классовой борьбы. Уличные протесты в начале 10-х годов имели отчетливо легалистский характер и были направлены не на революционный захват власти (из-за чего Э.В. Лимонов, С.С. Удальцов и др. до сих пор страдают Когнитивным диссонансом), а на призыв к так называемому государству соблюдать собственные законы. Которые оно соблюдать не хочет и не может, потому что не является государством в современном смысле слова, то есть системой правовых институций. Зато является обновленной («гибридной») формой азиатской деспотии.

Кризис раньше или позже все равно придет: проблемы накапливаются, а вертикаль недостаточна эффективна, чтобы их решать, и недостаточна репрессивна, чтобы подавить. Но придет не с той стороны, откуда его ждут ниспровергатели режима и сам режим. Скорее всего, в виде кампании гражданского неповиновения. Территориально распределенной, стихийной, неуловимой и потому непобедимой. Люди без всякой идеологии будут инстинктивно обтекать эту неповоротливую и бестолковую махину. Просто жить помимо нее. Пока ее никчемность не станет очевидной большинству. Как, собственно, и случилось с КПСС (включая ее членов) на закате СССР. Если обтекать не получится — тогда утекать, что, в принципе, то же самое. А ниспровергать и воевать с ней мало кому интересно, кроме отчаянных бинаристов. Да и демографического ресурса нет.

В момент массового осознания никчемности системы, которая именует себя государством, по сути им не являясь, происходит резкое и внезапное обрушение престижа и символических ценностей режима. Политический дизайн начинает восприниматься как невыносимо устарелый и негодный. Перемен требуют наши сердца!.. Как, опять же, было на закате СССР. Да и на закате монархии Романовых тоже. Каким именно образом и по какому азимуту рухнет вертикаль после осознания ее фейковости и бесполезности — вопрос отдельный. Едва ли это произойдет мирно, как разошелся по национальным квартирам СССР. Но это не наша тема — до крушения еще надо дожить. А пока стоит обратить внимание на удачно найденный номенклатурой способ имитации и симуляции собственной необходимости для масс. Способ называется «война». Три войны (чеченская, грузинская, украинская) — три всплеска популярности. А для чего еще с точки зрения большинства эта вертикальная структура годится? Не для экономики же… Опять ренессанс бинарных советских ценностей, сверстанных под победоносный сталинский милитаризм.

Теоретически неизбежно и эмпирически очевидно, что процесс восстановления идеократии сопровождается сдвигом назад в Азию. К истокам. На западном фланге потеряна Украина, на ниточке висит Приднестровье, бывшие республики СССР более или менее последовательно продвигаются к «прогнившему и обреченному» Европейскому союзу. Крым на фоне этих масштабных потерь смотрится лишь как маленькая, хотя яркая, пропагандистская заплатка на жалком рубище державного певца.

Верховная власть понемногу возвращает себе былые черты азиатской деспотии. Электоральные результаты с опорой на султанаты дают самое наглядное подтверждение, на втором месте стоит экономическая модель с нарастающим ущемлением прав частной собственности и конкуренции, на третьем — гибридное восстановление железного занавеса (ограничение СМИ и Интернета), на четвертом — игры с виртуальной экспансией. Дополнительным свидетельством возвратного дрейфа служит сама по себе волна евразийско-джугафиличе-ских изоляционистских восторгов, переживаемая в отечественных СМИ.

Недооцененная практическая угроза, которую вертикаль вместе с ее системой сталинских очевидностей несет России, — депопуляция и одичание пространства в самом широком смысле слова. Включая нарастающую поляризацию между центром и периферией, инфраструктурное отставание, анемию органов самоуправления и социальных институтов, которые все более замыкаются на обслуживание власти вместо обслуживания общества. Первое неизбежное следствие — проигрыш глобальной конкуренции сред обитания. Второе (частное) следствие — нарастание внутренней социокультурной асимметрии. Продвинутые крупно-городские агломерации тяготеют к более гибкой «европейской» системе менеджмента, а региональные султанаты — наоборот. Пока дивергенция тормозится и подавляется центральной администрацией. Силовое сословие полагает, что неплохо справляется с поддержанием баланса, но на самом деле оно вместе с «балансом» само незаметно дрейфует на ценностный Восток. А население тем временем стягивается в крупнейшие агломерации, то есть в противоположном направлении.

Когда бесполезность вертикали вдруг опять станет «очевидной» и она войдет в очередной цикл паралича (перед этим попытавшись опереться на репрессии — скорее всего, безрезультатно), раскол приоритетов вылезет на поверхность. Тут-то и наступит время толковать о «революции». Или, точнее, о крушении системы. На гражданское неповиновение продвинутых территорий («саботаж» в терминах властного восприятия) вертикаль будет вынуждена отвечать террором и завинчиванием гаек. С опорой на современные версии Вандеи и «дикой дивизии». А чем еще? Она уже пыталась делать это в Петербурге руками казаков на закате царской империи. Или в Москве руками ГКЧП на закате СССР. В обоих случаях контрпродуктивно — если судить по сухому остатку. Опять евразийский тупик при снижении эффективности менеджмента и интегральном отставании от соседей.

Альтернативный (условно европейский) механизм взаимодействия верхов и низов — так называемый гражданский или общественный договор, — к сожалению, уже проехали. Он в лучшем случае актуален для европеизированной метрополии, покуда на ее содержание хватает средств от экспорта сырья. Договор по определению подразумевает взаимное соблюдение обязательств. То есть ограничение не только населения, но и номенклатуры. В том числе соблюдение права на честные выборы, свободу собраний, неприкосновенность частной собственности и все прочее, что ассоциируется с понятием современного государства.

В ближней и среднесрочной перспективе для России такое невозможно по десятку причин, среди которых не только шкурные интересы элит (включая монопольное право на ведение или крышевание бизнеса, на раздачу земельных наделов и пр.), но и вполне понятный после 1991 г. страх перед распадом того, что в советской картине мира именуется державой. Этот страх, понимаемый в бинарной советской оптике, как раз к распаду и ведет — потому что страна и ее руководство на уровне «очевидности» опять путают интересы централизованной вохры с интересами граждан и территорий.