По мостам в Двинске, захваченным корпусом генерала Манштейна, вначале работали ДБ-3 из 1-го дальнебомбардировочного авиакорпуса генерал-майора В.И. Изотова. 30 июня их бомбили 93 СБ, ДБ-3 и Ар-2 ВВС Балтийского флота. «В эти дни советская авиация прилагала все усилия, чтобы разрушить воздушными налетами попавшие в наши руки мосты, – вспоминает Манштейн. – С удивительным упорством, на небольшой высоте одна эскадрилья летела за другой с единственным результатом – их сбивали. Только за один день наши истребители и зенитная артиллерия сбили 64 советских самолета». Переправы остались невредимы, что позволило немцам, дождавшись подкреплений, продолжить наступление в Прибалтике.

Не удалось сорвать и переправу 24-го моторизованного корпуса у Бобруйска. 30 июня понтонную переправу и скопившуюся близ нее технику атаковали самолеты пяти авиационных дивизий. Несмотря на то, что переправа и подступы к ней прикрывались большим количеством зенитных пулеметов и малокалиберной артиллерии, а немецкие истребители непрерывно барражировали в этом районе, ни сопровождения, ни специальных сил для подавления ПВО советское командование не выделило. Более того, чтобы добиться «непрерывного воздействия на противника», бомбардировщики, в том числе ТБ-3, направлялись к цели с небольшими интервалами отдельными эскадрильями и звеньями.

Немецкая истребительная эскадра JG51 в этот день доложила об уничтожении 113 советских бомбардировщиков.

По советским данным, 30 июня советские бомбардировщики в районах Двинска и Березины потеряли 110 машин, ни на минуту не затормозив продвижение врага.

4 июля в целях «сохранения и наиболее целесообразного использования» дальней авиации Ставка подчинила ее лично Г.К. Жукову, который в тот же день подписал еще одну «смертоносную» директиву:

«Применение авиации для действий по объектам и войскам показало, что часть авиации расходуется нецелесообразно. Объект, который может быть поражен 3–5 самолетами, подвергается нападению большими группами самолетов. Ставка приказала:

1. Вылет на бомбометание объектов и войск большими группами категорически запретить.

2. Впредь вылеты для бомбометания одной цели одновременно производить не более одного звена, в крайнем случае, эскадрильи».

То есть великий стратег свел к нулю ударные возможности ДБА и одновременно лишил экипажи всякой надежды на выживание.

Немецкие бомбардировщики всю войну летали в сомкнутом, компактном строю – еще испанский опыт. Это ограничивало число направлений, с которых каждый самолет мог быть атакован истребителями, а также позволяло сосредоточить на атакующем огонь сразу нескольких бомбардировщиков.

Советские бомбардировщики освоили подобную тактику только в 1944 году, наверно, Жуков уже разрешил.

В середине сентября 25 могучих машин ТБ-3 составляли 40 % ВВС Западного фронта.

Подобное преступное применение бомбардировочной авиации привело к тому, что из 8400 боевых машин к концу года было потеряно 7200.

Дальняя авиация практически перестала существовать – боевые действия вели отдельные полки, чаще всего исполняя роль фронтовой авиации. На 22 декабря 1941 года в ДБА осталось всего 266 исправных самолетов (182 Ил-4 и 84 ТБ-3), а также дюжина Пе-8 и Ер-2.

Возрождение ДБА произошло только в 1942 году, но до конца войны дальняя авиация продолжала играть роль дальнобойной артиллерии, действуя в интересах сухопутных войск и практически не проводя самостоятельных операций.

Все вышеизложенное полностью относится к подготовке и боевому использованию штурмовиков, с той лишь разницей, что они гибли чаще, поскольку не имели заднего стрелка.

Летчиков для разведывательной авиации вообще нигде не готовили. Комбриг Лапчинский, думавший о конкретных реалиях войны, писал:

«Разведка – самая опасная и самая увлекательная работа авиации. Вместе с тем она предусматривает спокойствие и безопасность тысяч земных бойцов, ставя их в известность об обстановке. Ответственность разведчика велика, и значение его работы трудно переоценить.

Разведчик должен мыслить в объеме тех операций, которые он обслуживает. Разведка наиболее «умственная» работа авиации.

Опасность, сознательность, значение и ответственность предъявляют исключительные требования к разведчику. Он должен ясно представлять себе свою работу. За его ошибки, халатность или недобросовестность расплачиваются те массы, на которые он работает. Точность, своевременность и полнота его данных сообщает этим массам спокойствие и уверенность в себе». Добавим, что воздушный разведчик должен уметь летать в самых сложных метеорологических условиях, прекрасно ориентироваться в наземной обстановке, уметь пользоваться различными видами аппаратуры, надеяться в полете только на себя. Все это предполагает набор определенных качеств.

Однако приоритеты сменились. Разведку в Красной Армии заменили ожиданием руководящих директив, анализ информации – бездумным исполнением приказов. Поэтому в разведывательную авиацию списывали неспособных, слабо владеющих техникой пилотирования и боевого применения летчиков-бомбардировщиков и истребителей. В аттестациях так и писали: «Из-за плохой техники пилотирования и слабой общеобразовательной подготовки использовать в бомбардировочной или истребительной авиации не представляется возможным. Подлежит переводу в разведывательную авиацию». Более того, в 1940–1941 годах, в связи с развертыванием новых авиационных училищ, наиболее опытных летчиков-разведчиков направляли на преподавательскую работу. Их место занимали юнцы, фактически не умеющие летать, не имеющие понятия о специфике разведки, не знающие устройства фотоаппарата, не имеющие «навыков передачи данных с борта самолета».

«Одним из крупнейших недостатков, – пишет М.М. Громов, – было отсутствие «школы» обучения умению летать в облаках… получалось, что разведка – глаза армии – в плохую погоду не могла летать!». Более того, в некоторых штабах ВВС округов упразднили разведывательные отделы.

Немцы таким отношением к разведке были поражены. «Подготовкой летчиков-разведчиков совершенно пренебрегали. Не существовало специальных школ. Этот факт невозможно объяснить, особенно если учитывать, что ВВС должны были поддерживать армию и флот».

В условиях начавшихся боевых действий красным командирам потребовались не материалы последнего пленума ЦК ВКП(б), а достоверные и оперативные данные о противнике. В итоге всего за полтора месяца войны все разведывательные авиаполки ВВС фронтов понесли большие потери и утратили боеспособность, а в октябре-ноябре почти все они были расформированы. На 1 января в строю числилось 94 самолета-разведчика, работавшего по заданиям Генерального штаба и командующего ВВС. Возрождение разведывательной авиации началось лишь в мае 1942 года, но специализированного самолета-разведчика Красная Армия не получила до конца войны.

Командир бомбардировочный группы полковник Фрайхер фон Бойст пишет: «В начале кампании советские ВВС обладали шести– или восьмикратным численным превосходством. Однако им не удалось идти в ногу со временем в вопросах организации боевой работы, подготовки летных кадров и технического уровня их самолетного парка. Поэтому советские ВВС в целом были большим и громоздким инструментом с малой боевой ценностью, любой элемент которого мог быть уничтожен Люфтваффе в течение нескольких недель после того, как он оказывался в зоне действия советских самолетов. Не будь у Советского Союза такой большой территории, позволявшей осуществлять реорганизацию, обучение и пополнение частей в безопасных районах вне досягаемости Люфтваффе, и не будь таких больших людских и материальных резервов, советская авиация никогда бы не оправилась от удара, нанесенного ей в начале войны».

Довоенная численность советских военно-воздушных сил будет восстановлена к 1943 году.