Первые письма были написаны сразу после моего первого визита в сентябре 1967 года. Переписка продолжалась вплоть до того года, который я провела в Москве с сентября 1968-го по июнь 1969 года, затем она возобновилась после моего возвращения в Британию. Ответы на вопросы, которые я ей задавала, были совершенно очевидны, да и сами вопросы демонстрировали обескураживающее невежество, но она терпеливо отвечала, хотя иногда и довольно туманно. Не думая об этих письмах как о части архива, я не хранила конверты, поэтому уточнить даты недатированных ответов можно только по моим соответствующим письмам, в которых содержались вопросы, на которые она отвечала. Некоторые из моих писем и посылок с книгами до нее не дошли.

Необычайно, что ей приходилось тратить так много времени и выказывать об мне такую заботу! Она продолжала предлагать мне задавать ей вопросы, хотя ее собственное здоровье было уже нестабильным и хотя у нее были куда более значимые дела, связанные с миссией сохранения поэзии Мандельштама и памяти о его судьбе. Она активно интересовалась темой моей диссертации, которая, вероятно, казалась ей крайне неудачной.

Когда она умерла, редактор литературного отдела “Санди Таймс” позвонил мне и попросил через два часа дать некролог[814]. Я была рада сделать это, мне хотелось, чтобы ее имя по-прежнему звучало в Британии, как после публикации ее воспоминаний на английском языке, и чтобы понимание творчества Мандельштама углублялось по мере расширения его изучения в академических кругах.

Жил-был в Ростове-на-Дону поэт и переводчик Леонид Григорьевич Григорьян (27.12.1929, Ростов – 30.8.2010, Ростов). Вы пускник историко-филологического факультета местного университета (1953), с 1954 по 1989 г. он проработал в родном городе на кафедре латинского языка мединститута.

Печатался с 1966 года (первая публикация – в “Новом мире”, затем “Дон”, “Дружба народов”, “Москва”, “Знамя”, “Звезда” и др.). Автор шестнадцати поэтических сборников, изданных главным образом в Ростове, но также в Москве (“Друг”, 1973, с предисловием Л. Озерова) и Ереване (“Вечернее чудо”, 1988, с предисловием С. Чупринина). Тираж одной из этих книг (“Дневник”, 1975) из-за “антисоветской диверсии” (маленького цикла “Римская история”) решением Ростовского отделения Союза писателей СССР был уничтожен. Кроме того, он писал эссе, переводил армянскую поэзию и французскую прозу (его переводческий дебют – “Падение” А. Камю, появившееся в майской книжке “Нового мира” за 1969 год).

В советское время на протяжении многих десятилетий он был, пожалуй, центральной фигурой ростовского андерграунда – неофициальной культурной среды. Его близким другом был прозаик Виталий Сёмин, в его доме бывали Б. Окуджава и В. Аксёнов, в Москве он тесно общался с Ю. Домбровским и Ф. Искандером…

Осип Мандельштам был любимым поэтом Леонида Григорьяна. Вот его стихотворение “Памяти Осипа Мандельштама” (1966, опубл. в 1989):

И не такая уж и случайность, что именно Леониду Григорьяну мы обязаны чудесным спасением стихотворения Мандельштама “Где ночь бросает якоря” (1917). Об этом как о чуде поведала вдова поэта во “Второй книге”, об этом же рассказал и сам Григорьян в заметке, републикуемой в настоящем издании.

Вскоре после столь памятного для обоих визита к Надежде Яковлевне Леонид Григорьян написал ей письмо, на которое она ответила лишь спустя некоторое время[815].

Дорогой Леонид Григорьевич!

Я вам страшно благодарна за ваш неожиданный и неслыханно для меня важный подарок. Он пришел почти на мой день рожденья. Так что я даже сочла это маленьким чудом.

Благодарю вас от всей души.

Ваша Надежда Мандельштам

Простите, что я задержала ответ: я болела, и болел мой брат.

Фотокопия этого письма хранится в Историческом архиве Исследовательского центра Восточной Европы при Бременском университете. Здесь же находится и фотокопия дарственной надписи, сделанной Н. Я. Л. Г. Григорьяну на форзаце “Разговора о Данте”: “Леониду Григорьяну в память о нашей встрече эту первую за сорок лет книгу”.

Во “Второй книге” своих воспоминаний Н. Я. Мандельштам упоминает о том, как ее подруга привела к ней “молодого поэта из Ростова” и как внезапно у того обнаружилось потерян ное стихотворение Осипа Мандельштама. Поскольку я и есть тот самый “молодой поэт из Ростова”, постараюсь вспомнить, как это произошло.

Случилось это зимой 68-го года. Мать моего московского друга Алексея Аренса – Елена Михайловна (вдова расстрелянного в 1937 г. дипломата Ж. Л. Аренса) предложила мне навестить Надежду Яковлевну Мандельштам, свою давнюю подругу. Жила Н. Я. в Черемушках в однокомнатной квартире. В те времена она почти не выходила из дому – хворала, и знакомые по пути к ней обычно покупали кое-какую провизию. Так поступили и мы с Еленой Михайловной, а заодно я прихватил бутылку водки, чтобы потом отметить с Алексеем какое-то торжество.

В первую минуту лицо Н. Я. поразило меня своей неправильностью, некрасивостью, оно было изборождено глубокими морщинами и казалось даже не старым – древним, если бы не внимательные, полные ума и живости глаза. Мы сидели на ее кухоньке, пили очень крепкий чай, который Н. Я. заваривала прямо в чашках. Непрерывно курила свой “Беломор”. Сначала Н. Я. говорила мало, больше расспрашивала. Она была так проста, доброжелательна, естественна, что первоначальная робость моя вскоре улетучилась. К сожалению, тогда я не записал нашего разговора, и сейчас его нелегко досконально припомнить.