Это вовсе не было простой демонстрацией дружеских отношений. Харальд Серая Шкура и его брат Гудрёд часто ездили по Викину. Они подавляли волнения, чинили суд и всячески укрепляли свою власть над этими местами.

Порой они сокрушали какого-нибудь идола или сжигали святилище. Олав не участвовал в этом. Он принял неполное крещение, но не прошел обряда крещения водой. Если бы он принял христианство, сказал он со своей обычной откровенностью, это было бы плохо воспринято в Исландии, а он ни за что не согласился бы прятать свою веру под плащом. Король Харальд смирился с таким решением; ему приходилось терпеть многих других язычников, с которыми он имел дело. Он даже сказал, что хорошо понимает тяжелое положение Олава, и исландец больше не заговаривал на эту тему.

Впрочем, ни в одной из этих поездок они не пытались изловить молодого Харальда Гренску. Сеть Гуннхильд уже дрожала от множества известий о том, что они опоздали. Этот Харальд нашел себе приют в Свитьёде. Там он удостоился дружбы некоего Тости, самого могущественного из шведских владетелей, не относящихся к королевскому дому. Этот Тости так часто и успешно ходил в набеги, что к его собственному имени народ добавил имя валькирии — Скёгуль-Тости. Харальд Серая Шкура не мог теперь дотянуться до Харальда Гренски.

Гуннхильд часто думала о ярле Хоконе и Невесте Могилы, которой он поклонялся.

У нее было предчувствие не столько о самом Харальде Гренске, сколько о семени, которое выйдет из его чресл. Но он пока что был очень молод. Независимо от того, какой рок связан с ним, он даст о себе знать лишь при жизни следующего поколения, если не позднее.

Куда легче было добраться до вдовы короля Трюггви Астрид и ребенка, которого она уже должна была родить. Если это сын, то он мог бы, по достижении зрелого возраста, потребовать власть над Норвегией у сыновей или внуков Гуннхильд. Королеву все время преследовала мысль о том, что он может победить.

Однако она больше не отправлялась на поиски. Пока Харальд Серая Шкура и Олав Павлин отсутствовали, у нее было множество дел. Нет, она не была королем, но она была матерью королей. Люди, знавшие о том, где искать выгоды для себя, весьма считались с нею.

Когда ей удавалось — очень редко — оставаться в одиночестве, ей хотелось всего лишь позволить своим мыслям свободно странствовать по воспоминаниям и грезам. Ее отец, ее мать… Сейя, ужасный день, когда на них напали насильники… финны… Эйрик, Эйрик… их дети… о, Рёгнвальд, убитый в расцвете отрочества… борьба, бегство, тяжелое обретение утраченного, и так много раз до тех пор, пока все не разбилось вдребезги в тот миг, когда она увидела гибель Эйрика… и ей пришлось собирать осколки… Нет, ее душа не хотела летать. Небо было таким холодным…

Конечно, ее шпионы на земле должны были узнать, что происходит с Астрид. Спешить было в общем-то незачем. Пройдет не так уж много времени, и любовник вновь покинет ее. Тогда она сможет всем своим существом обратиться к делам и заботам дома Эйрика Кровавой Секиры.

Хотя ей и ее Харальду пришлось закрыть глаза на происходившие неподалеку языческие жертвоприношения, а самим слушать мессу, которую служил лишь один священник в крошечной часовне, Рождество прошло весело. Зал был переполнен людьми, еды и напитков было больше чем достаточно, все были радостны. Король подарил Олаву алые одежды, привезенные из южных стран. А время от времени Олаву и Гуннхильд удавалось улучить момент для своих собственных утех.

Вернее — королева хорошо это знала, — она улучала моменты для своих утех, но об этом она не говорила никому и даже старалась не признаваться себе.

Всполохи северного сияния играли в небе, озаряя поскрипывавший под ногами снег. Разными цветами вспыхивали сосульки, свисавшие с ветвей, подобно ножам. Снова урожай и на земле, и в море был скудным.

Когда-то давно Эйвинд Ленивый Скальд сочинил большую поэму, восхвалявшую всех исландцев. Те щедро отблагодарили его, дав скальду по три серебряных пенни от каждого свободного человека. Монеты — а их оказалось целых пятьдесят марок — были собраны в связки. Пока в Норвегии тянулись голодные времена, он был вынужден одну за другой истратить эти связки на покупку еды. Минувшей весной в тех местах случился непродолжительный, но сильный ход сельди. Он вышел в лодке с мужчинами из своего дома и получил такой улов, что даже сложил о нем несколько радостных строф. Но вскоре запасы оказались съедены. Позднее он даже продавал свои стрелы тем, кому удалось засолить побольше рыбы впрок.

Эйрик стоял на мысу — под ногами у него лежала твердая, как железо, земля — и всматривался в серо-стальное море, сливавшееся с серо-стальным небом, а ледяной ветер пытался забраться ему под плащ. И скальд произнес:

Весенняя пора принесла с собой сырые ветры, дожди и слякоть. Как только дороги вновь стали проходимы, Гуннхильд отправила своих людей на поиски Астрид.

Некоторые из них считали, что та могла вернуться к своему отцу, сильному вождю из области, именуемой Опростад. Такое событие невозможно было полностью скрыть, и, порыскав в тех местах, шпионы убедились в том, что были правы. Вызнав все у готовых посплетничать соседей, они явились с докладом к королеве.

Астрид, Торольв Вшивобородый и с ним еще несколько преданных людей сбежали в лес. Добравшись до берега озера, они взяли лодку у рыбака, переправились на необитаемый островок и кое-как выстроили несколько жалких хижин. Там Астрид родила младенца-мальчика. Торольв опрыскал его водой, а Астрид дала ему имя Олав в честь отца Трюггви. Беглецам помогали рыбаки и охотники, которым они хорошо платили, и они оставались на острове до тех пор, пока не наступила глубокая осень. Тогда они пробрались окольными путями, прячась от каждого человека, в Опростад. Отец Астрид предоставил им домик на своем подворье. Через некоторое время вдова отправила своих спутников по домам, оставив при себе лишь маленького сына, двух служанок да Торольва.

Гуннхильд немедленно отрядила тридцать воинов верхами. Во главе с неким Хоконом — этому Хокону она могла доверять! — они отправились в путь, получив строгий приказ: доставить сына короля Трюггви.

Олав Павлин по случайности в это время отсутствовал — отправился на несколько дней с друзьями на ястребиную охоту. Гуннхильд порадовалась этому.

Однако он не мог не узнать об отъезде большого отряда и был бы оскорблен, если бы Гуннхильд попыталась ввести его в заблуждение насчет поручения, которое она дала воинам. Поэтому в первый же раз, когда они остались наедине, рассказала Олаву об этом. Тот нахмурился.

— Мне не кажется это достойным, моя госпожа, когда охотятся на вдову, чтобы отнять у нее единственного ребенка.