Может, она открыла Джейкобу неисчерпаемый кредит доверия?

Может, она все знала и крушила ту жизнь, которую он спас?

Рукой, перерезавшей три пуповины, он коснулся имен мертвецов.

"Только вы знаете точно", — сказала она.

Десятки ветеринаров принимали гораздо ближе, чем в Гейтерсберге, штат Мэриленд, Джейкобу лучше было пойти к одному из них, но ему необходимо было уехать подальше от дома.

По пути они с Аргусом остановились в придорожном "Макдоналдсе". Джейкоб набрал еды и сел с Аргусом на зеленом холме над стоянкой, пытался накормить пса наггетсами, но тот только отворачивался. Джейкоб чесал его шею, как тот любил.

Жизнь бесценна, думал Джейкоб. Нет мысли важнее, нет мысли очевиднее, но как же легко мы об этом забываем. Он подумал: Насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я осознал это раньше, чем мне пришлось.

Окна в машине были приоткрыты, на полную гремел подкаст Дэна Карлина "Жестокая история: сценарий Армагеддона-2". Рассуждая о значении Первой мировой войны, Карлин прибегает к теории Большого фильтра — момента, когда цивилизация в состоянии себя уничтожить. Многие считают Большим фильтром человечества 1945 год и первое применение ядерного оружия. Карлин же выбирает 1914-й, когда в мире получила распространение механизированная война. Дальше он со свойственной ему легкостью перескакивает к парадоксу Ферми. В 1950 году на обеде в Лос-Аламосе небольшая компания величайших физиков мира шутила об участившихся в последнее время появлениях НЛО. Иронично-серьезно подойдя к вопросу, они развернули бумажную салфетку и попробовали просчитать вероятность существования разумной жизни вне Земли. Приняв за данность, что в обозримой части Вселенной 1024 звезд — по десять тысяч звезд на каждую земную песчинку. По самым скромным оценкам, существует примерно 1020 планет, подобных Земле, — по сотне на каждую земную песчинку. Если за миллиарды лет их существования хоть на одном проценте этих планет развилась жизнь, а на одном проценте из тех — разумная жизнь, то во Вселенной должно быть 1016 разумных цивилизаций — из них сто тысяч только в нашей галактике. Определенно, мы не одни во Вселенной.

Но тут впервые подал голос Энрико Ферми — великий и самый прославленный физик за тем столом: "Так где же они все?" Если они должны быть, а их нет, то почему их нет? Определенно, мы одни во Вселенной.

Существует множество решений этого парадокса: что во Вселенной много видов разумной жизни, просто мы об этом не знаем, потому что цивилизации находятся слишком далеко друг от друга и не могут вступить в контакт; что люди просто не умеют слушать; что другие цивилизации слишком отличаются от нашей, чтобы мы могли их распознать, а они нас; что все только слушают, но никто не пытается ничего передать. Каждое предположение казалось Джейкобу невыносимо поэтичным: мы слишком далеко, и послания не доходят; мы не умеем слушать; никто к нам не обращается на понятном языке. Потом Карлин вернулся к теории Большого фильтра. В какой-то момент любая цивилизация получает способность к самоуничтожению (случайному или преднамеренному) и держит экзамен на "сдал — не сдал": можно ли обладать способностью покончить с собой и не воспользоваться ей.

Когда Исаак достиг барьера Большого фильтра?

Когда Израиль?

Когда брак Джейкоба и Джулии?

Когда сам Джейкоб?

Выбравшись из машины, они с Аргусом двинулись к дверям клиники. Поводок больше был не нужен. Аргус шел в никуда. И все-таки Джейкобу хотелось, чтобы был поводок, чтобы не думать, что Аргус, не зная того, сам шагает навстречу смерти. Вести его туда на поводке было бы дико, но все же не так дико, как без.

Клиника называлась "Надежда". Джейкоб об этом как-то позабыл, а может, не удосужился узнать. Ему вспомнилась цитата из Кафки: "О, надежда есть, надежды океан, только не для нас". Только не для тебя, Аргус.

Они подошли к стойке регистратуры.

— Вы на осмотр? — спросила девушка за стойкой.

— Да, — ответил Джейкоб.

Он просто не мог. Он был не готов. Он лучше еще раз поговорит с ветеринаром.

Джейкоб, не глядя, листал журнал. Вспомнил, как кто-то из детей в первый раз возмутился, что он смотрит в телефон, а не на них.

— Ты мой мальчик, — сказал он Аргусу, почесывая ему шею. Он когда-нибудь раньше называл его своим мальчиком?

Пришел санитар и повел их в смотровую в конце коридора. Ждать ветеринара пришлось целую вечность, и Джейкоб предлагал Аргусу лакомства из стеклянной вазы на стойке. Но пес лишь отворачивался.

— Ты молодец, — сказал ему Джейкоб, стараясь, чтобы голос звучал успокаивающе, как у Макса. — Ты молодчина.

Мы живем на свете, думал Джейкоб. Эта мысль всегда являлась непрошеной, и обычно в противовес слову "идеально". В идеальном мире мы бы каждые выходные делали бутерброды в приюте для бездомных, под конец жизни осваивали бы музыкальные инструменты, не считали бы, что середина жизни — это уже поздно, и использовали бы еще какие-нибудь интеллектуальные ресурсы, кроме "Гугла", и физические, кроме "Амазона", навсегда отказались бы от макарон с сыром, уделяли бы стареющим родственникам хотя бы четверть того внимания и заботы, которых они заслуживают, и никогда не бросали бы ребенка перед экраном. Но мы живем в реальном мире, а в нем есть футбольные секции, и логопед, и хождение за продуктами, и домашние задания, и необходимость содержать дом в чистоте, и деньги, и перепады настроения, и усталость, и еще мы всего лишь люди, а людям не только нужны, но и положены такие вещи, как кофе и газеты, а еще свидания с друзьями и передышки, и в общем, как бы хороша ни была идея, ее просто невозможно воплотить. Надо, но способа нет.

Еще, и еще, и еще раз: Мы живем в таком мире.

Наконец пришел ветеринар. Это был старик, наверное, под восемьдесят. Старый и старомодный: в нагрудном кармашке белого халата виднелся уголок платка, на шее — стетоскоп. Его рукопожатие обволакивало: пальцы Джейкоба долго тонули в мякоти, пока не ощутили под ней кость.

— С чем пожаловали?

— Вам не объяснили?

— Кто?

— Я звонил.

— Почему бы вам самому не рассказать?

Может, это психологический прием? Как женщине перед абортом дают послушать сердцебиение плода?

Джейкоб не был готов.

— Моя собака уже давно страдает.

— О, понятно, — сказал ветеринар и щелкнул кнопкой ручки, которой уже собирался заполнять бланк. — А как зовут вашу собаку?

— Аргус.

— "Эта собака далеко умершего мужа"[47], — нараспев прочел ветеринар.

— Впечатляет.

— В прошлой жизни я был профессором классической литературы.