- Давай, приятель, рассказывай, не то мы тебя вздуем!

Слепой откашлялся, потер глаза.

-Дело вот какое… Моя мать-старушка была провидица. Могла видеть сквозь дверь, все наскрозь видела. Один раз, когда мой папа опоздал к ужину…

- К черту папу, поганый мошенник!

- Конечно, я мошенник, - визгливо закричал слепой. - У меня много слабостей.

- И одна из них - глотка, в которой вечно пересыхает.

- А еще денежки. Набил небось карманы, шельма, а?

Внезапно слепой побелел, и на его лице изобразился ужас.

- Нет-нет! - завопил он. - Не трогайте мои карманы. Вы же не сделаете этого? Нет, не сделаете…

Приятели оглушительно захохотали. Прижав слепому руки к бокам, они обшарили его карманы - брючные, пиджачные, жилетные. Ссыпав деньги на стойку, они сложили в кучки бумажки и монеты по достоинству, отодвинув в сторону фальшивые. Видно было, что они проделывают эту операцию не в первый раз.

- Еще бренди! - крикнул первый.

- Еще ирландского виски, лучшего!- крикнул второй.

Они выудили из кучки несколько монет и положили бармену на блюдце, потом широким жестом добавили еще по несколько.

- Как, все еще умираешь от жажды? - заботливо поинтересовались они.

- Ты чего хочешь выпить? - спросил первый второго.

- А ты?- спросил второй первого.

- У меня чем дальше, тем больше в глотке горит.

- И у меня.

- Ты что-нибудь слышал про уговор, который был у Патрика и его старушки матери?

- Это долгая история, - ответил второй, - но я готов дослушать ее до конца. Может, ты мне расскажешь, а я пока осушу кубок за твое здоровье и чтоб у тебя стоял?

- Могу рассказывать хоть до Судного дня, как нечего делать, - ответил первый, поднимая стакан. - Потрясная история. Но сперва дай промочу глотку.

- Эта троица - первостатейные негодяи, - сказал бармен, наполняя мой стакан. - Не поверишь, но один из них был когда-то священником. Самый большой жулик в округе. И не выставишь их- они здесь хозяева. Понимаешь, что я хочу сказать?

Он занялся пустыми стаканами: споласкивал, вытирал, полировал. Потом закурил сигарету и снова придвинулся ко мне.

- Просто беда, - сказал он доверительно. - А ведь могут говорить нормально, когда захотят. Они ребята с головой. Только любят придуряться. Не пойму, чего им вздумалось разыгрывать этот свой театр у меня. - Он сплюнул в стоявшую рядом плевательницу. - Ирландия! Да они в глаза ее не видали, ни тот, ни другой. Родились и выросли в соседнем квартале. Любят прикинуться… Ты б небось никогда не подумал, а ведь слепой когда-то был знатным боксером. Пока его Терри Макговерн не уделал. Зрение у него как у орла, у этой пташки. Заходит сюда каждый день подсчитать выручку. Жутко злится, когда ему кидают фальшивые монеты. Знаешь, что он с ними делает? Подает настоящим слепым. Ну не молодец, а?

Он на секунду оставил меня, чтобы утихомирить троицу. Шампанское начинало действовать.

- Хочешь узнать великую новость? Сейчас собираются нанять экипаж и поедут кататься в Центральный парк. Говорят, время кормить голубей. Каково? - Он снова сплюнул. - Это еще одна из их штучек - кормить голубей. Бросают им крошки или арахис, а когда вокруг собирается толпа, начинают швырять фальшивые монеты. Очень при этом веселятся. Потом Слепой Бен дает маленький концерт, и они пускают шляпу по кругу. Прикидываясь, что у них ни цента не осталось! Я, когда там бываю, бросаю им в шляпу хороший кусок дерьма…

Он с презрением оглянулся на веселую троицу и продолжил излияния:

- Может, думаешь, что они взаправду о чем-то спорят? Я вот все слушаю, чтобы понять, как это у них начинается, но не тут-то было. Не успеешь оглянуться, а перепалка в полном разгаре. Залезают в такие дебри - и все, чтобы зацепить друг дружку. Обожают треп. О доводах не заботятся, все в одну кучу валят. Папу, Дарвина, кенгуру - да ты сам слыхал. Ничего не разберешь, о чем бы у них ни шел спор. Вчера о гидравлических машинах и как лечить запоры. Позавчера о Пасхальном восстании. А заодно о бубонной чуме, сипаях, римских акведуках, конских плюмажах. Слова, слова… Иногда я сам дурею. Каждую ночь спорю сам с собой во сне. Хуже всего, что даже не знаю о чем. Точь-в-точь как они. Даже в выходной не могу успокоиться. Я вот все думаю, может, они уберутся выступать куда-нибудь в другое место… Некоторые считают их забавными. Видал я парней, которые со смеху лопались, их слушая. Но мне не смешно, нет, сэр! К закрытию у меня от них голова кругом идет… Знаешь, я вот сидел однажды - шесть месяцев, - так цветной парень в соседней камере… Давай подолью, не против? Да, так тот парень пел весь день напролет и по ночам тоже. До того меня довел, что хотелось его задушить. Забавно, да? Это говорит о том, каким можно стать нервным. Знаешь, брат, если когда-нибудь завяжу с этим бизнесом, подамся в Сьерра-Неваду. Что мне надо, это покой и тишина. Даже коров не хочу видеть. Они же могут мычать: муу-уууууу… понимаешь? Случилась раз беда: возвращаюсь домой, а жены нет. Да! Сбежала, и, конечно, с лучшим другом. И все равно не могу забыть тот месяц покоя и тишины. Плевать, что было потом… Когда гнешь весь день спину, как раб, становишься нервным. Не для того я родился. Только вот не знаю, для чего. Долго мне не везло… Давай еще налью? За счет заведения, какого черта! Понимаешь… теперь я говорю о грустных вещах. Вот как бывает. Попадается тебе милашка, и все, пиши пропало. Я тебе еще ничего не рассказал. - Он достал бутылку джина. Плеснул себе порядочную порцию. - Твое здоровье! И будем надеяться, они скоро уберутся отсюда ко всем чертям. Так на чем я остановился? Да, на грустном… Как думаешь, кем мои старики хотели меня видеть? Страховым агентом. Каково, а? Они думали, что это благородная профессия. Старик, понимаешь, был подручным каменщика, Из Англии приехал, конечно. Ирлашка неотесанный. Ну и ну, страховым агентом! Нет, ты только представь! Подался я во флот. Потом лошади. Потерял все. Стал сантехником. Не пошло. Слишком я неловок. Кроме того, ненавижу грязь, хочешь верь, хочешь нет. Что еще? Да, немного побродяжничал, но образумился, занял деньжат у своего старика, чтобы открыть забегаловку. А потом сдуру женился. С первого дня мы с ней воевали. Кроме того месяца, о котором я тебе рассказывал. Да Бог так распорядился, что одного раза мне оказалось мало. Не успел опомниться, опять попался на крючок - тоже смазливая сучка была. Тут уж началась сущая агония. Такая сумасбродка была, та, последняя. До того меня довела, что уж не знал, на каком я свете. Так вот и попал за решетку. Когда вышел, на душе до того муторно было, что чуть не ударился в религию. Да, сэр, те полгода в тюрьме заставили меня почувствовать страх Божий. Готов был святошей заделаться… - Он плеснул себе джину на донышке, сплюнул и продолжил с того, на чем остановился: - Знаешь, я до того стал осторожный, что, предложи мне кто слиток золота, не притронулся бы. Вот так я и оказался здесь. Попросился выполнять любую работу. Старик хозяин и взял меня. - Бармен придвинулся ближе и сказал шепотом: - Отдал мне заведение за пять сотен! Задаром, да?