на том конце связи Олегу почти дословно озвучивают ту же мысль - именно поэтому у него такое перекошенное лицо. Он всегда бесится, когда что-то идет не по его плану и не так, как ему хочется.

— Хорошо, - наконец, соглашается Олег, как будто речь идет о его ногах.

«Да что ты вообще знаешь о боли?» - мыслено выкрикиваю ему в лицо, но даже не отрываю взгляд от журнала, пока Олег сам не обращается ко мне по имени.

— Я не буду продлевать твой контракт, Ника. Три недели - и ни днем больше.

И как мне на все это реагировать? Попытаться оспорить его решение, чтобы он ничего не заподозрил в моем слишком странном смирении? Или его это только еще больше разозлит? Или не дергать тигра за усы и помалкивать?

— После этого мне будет тяжело снова вернуться на эту сцену, - говорю то, что должно заставить его задуматься. Он же хотел рядом известную балерину, Приму, которая будет достаточно яркой, чтобы оттенять его богоподобную личность.

— Плевать.

Олег поднимается, резко выхватывает журнал из моих рук и встряхивает, как будто рассчитывает, что оттуда выпадут какие-то мои секреты.

— Ты знаешь про Сабурова?

Ему это все-таки удается - застать меня врасплох.

Что он имеет ввиду, господи? Знаю ли я о том, как теперь живет Меркурий? В курсе о том, что он остепенился, женился и воспитывает сына? Или Олега интересует, общаемся ли мы, видимся, поддерживаем связь любым другим способом? Или, пока меня не было, с Меркурием снова что-то… случилось?

— Что такое? - Олег прищуриватся, а потом резко подается вперед, хватает меня за волосы и без предупреждения стаскивает на пол.

Его излюбленный прием - усыпить бдительность, подгадать момент, а потом обрушить на нее всю свою злость. Он часто так делал в первый год нашего примирения, практически в каждый свой приезд, а приезжал он обязательно раз в месяц. В последнее время делал это реже - наверное, нашел себе другую интересную девочку для битья, а я совершила ту же ошибку - позволила себе расслабиться и потерять бдительность.

Словно со стороны слышу глухой звук падения собственного тела. Боль мгновенно пронзает позвоночник, сначала в копчик, а потом, вместе с кровью, растекается под кожей. Хочу отползти в сторону, но Олег наступает ногой на мою руку чуть выше запястья и нарочно придавливает, пока я не закричу.

— Что такое, сука? - Его голос шелестит где-то над головой. - Чего ты испугалась?

Я что есть силы втягиваю губы в рот, прикусываю их зубами изнутри, чтобы больше не издавать ни звука и не ответить ни на единый упрек. В конце концов, когда не даешь ему то, что он хочет - наслаждение чужим унижением и страданиями - ему быстро надоедает.

Он давит сильнее. Я уже практически не чувствую ладонь, а только слабое покалывание в кончиках пальцев.

— Думаешь, я не видел, как ты скорчилась от одного его имени?!

Боль - это просто слабость нашего тела. Физиология, которая помогает выживать в критических ситуациях. Красная кнопка на приборной панели авто, предупреждающая о том, что нужно сменить масло или что бензин почти на нуле. Но сейчас боль мне только мешает, поэтому я просто ее «отключаю». Все это происходит не со мной. Это просто тело, я могу контролировать все, что с им происходит.

Олег рычит и бьет меня ногой в живот.

Скручиваюсь, как мокрица, но он пускает в ход кулаки.

Методично колотит сразу со всех сторон, добиваясь хоть какой-то отдачи, но единственные звуки, которые он слышит - собственное неудовлетворенное хрипение. Обычно, ему это быстро надоедает, но сегодня Олег просто сорвался с катушек.

Поэтому, когда его очередной тычок под ребра заставляет меня выплюнуть красный сгусток, перед глазами уже все плывет, и сознание медленно гаснет до крохотной едва заметной точки где-то там, которая похожа на маяк в шторм.

Сколько раз я хотела остановиться и больше не идти на этот свет. Выбрать тьму и остаться в ней навсегда, потому что эта тьма - мой лабиринт, и этому минотавру ни за что там меня не найти. Но тогда он найдет другую Греттель, посадит ее в свою душащую реальность и сломает еще одну жизнь.

Крохами угасающего сознания чувствую, как Олег начинает трясти меня за плечо. Сначала грубо, потом - нервно, переворачивая на спину, из-за чего моя голова беспомощно катается по полу как бракованный футбольный мяч.

— Ника? - В голосе монстра паника. - Хватит, блять, притворяться!

Я не чувствую ни рук, ни ног, только редкие глухие удары сердца, каждый из который толкает мою стынущую кровь по венам. Как будто только этому истерзанному комку мышц и есть дело до того, закончится моя жизнь сегодня или я протяну еще несколько недель или месяцев.

— Ника?!

Олег падает рядом на колени, хватает мое лицо, лезет в него своими мерзкими губами и начинает обцеловывать. Это словно расстрел в упор, пока ты еще жив: каждое прикосновение - боль, каждый выдох - страдания. И это пока единственное, чем я могу его помучить. Потому что, несмотря ни на что, это чудовище зависимо от моей жизни. Увы, он не сдохнет вслед за мной, иначе все мои проблемы были бы решены, но какое-то время, пока он думает, что может потерять меня навсегда, его больное эго корчится от боли.

Он поднимает меня на руки, укладывает на кухонный диван, снова целует и бормочет что-то о том, что это точно был последний раз, что он больше никогда…

Я не слушаю, потому что вряд ли это чудовище скажет что-то новое. Сейчас он готов пообещать что угодно, лишь бы любимая игрушечка еще какое-то время дергалась и доставляла ему радость своими мучениями. Однажды, так повторялось неделю - утром он избивал меня, вечером целовал ноги, а на следующее утро снова бил, и потом снова каялся и просил прощения. Я выжила только потому, что к тому времени уже давно была не совсем живой и не совсем нормальной.

— Ника, умоляю, открой глаза! - кричит Олег, бегая вокруг меня со стаканом воды и полотенцем. - Пожалуйста, Ника… ты нужна мне! Не смей уходить, слышишь?!

Не знаю точно, по каким именно звукам определяю это, но он несколько раз порывается позвонить по телефону. Хочет - но не делает, потому что осознает последствия. Одно дело кричать и топать