Полковник Волков, который прежде был сама печатно шагающая государственность и оборона, после самоубийства своего шефа поначалу запил. «Эти мерзавцы с куриными мозгами и не осознают, что они наделали! Резать и взрывать такую технику – она даже на вес дороже золота! – чтобы похлопал по плечу западный дядя…» Но вот – собрался и внес конструктив.

(Позже он явится к Любарскому и вовсе с радикальной идеей – организовать НПВ-оборону института. Твердо глядя в глаза Варфоломея Дормидонтовича, четко скажет:

– Раз мы пошли по такому пути, то сколько веревочке ни виться, а концу быть. На нас налетят. Накатят, наскочат, накроют. И придется что-то делать. Может, даже отбиваться. Наверное, это тоже лучше делать НПВ-способами. Для этого нужны соответствующие разработки, люди, идеи – не мне вам объяснять. Берусь возглавить.

…Несколько недель назад полковник так же твердо глядел в глаза Пецу и столь же четко доказывал необходимость засекречивания в интересах государства на предмет возможного создания НПВ-бомб. Как меняется мир, так меняются и люди.

O tempora, o mores!)

– Заповедь из блатного евангелия, процитированная товарищем Бугаевым, правильная. Вообще, это нынче почти такое передовое учение, как раньше был марксизм-ленинизм. – Это было сказано полковником весомо и по-армейски четко.

Бор Борыч Мендельзон теперь смотрел на Мишу с уважением. Он предложил создать наверху лабораторию полевого моделирования; она поможет выжать из разных сочетаний полей в Ловушках оптимум. И сам вызвался возглавить.

– Разумеется, как и прежде, я буду исследовать все в плане чисто академическом, – пыхнув сигарой, уточнил он. На всякий случай.

И ортодокс Документгура, лысый, твердокаменно идейный, не только не изъявлял ныне намерения бежать доносить, но также определился вполне отчетливо.

– Воры, которые нас обокрали, навязывают теперь уважение к законам, по которым нам нельзя ничего вернуть! – высказался на совете Василиск Васильевич.

И насчет «синьора команданте» бросил реплику он. Ибо был в курсе.

Переброс и здесь был обеспечен. Триггер переключился в новое состояние.

4

…Жизнь была чудом – и она была жизнь.

Иван Игнатьевич Петренко, signore comandante, шел по Аллее Героев в сторону Катаганского управления СБ, того «самого высокого здания». Оно – не такое и высокое кстати, три этажа с мезонином – виднелось впереди. Аллею так назвали, потому что на ней были выставлены бюсты всех катаганцев, заслуживших в войну или в труде звание Героя; их было немало по обе стороны, среди кленов и лип, начавших желтеть. Иван Игнатьич и сам чувствовал себя немного героем, ибо шел исполнять свой долг; шагал бодро.

Его насторожило сопоставление новости о недавнем ограблении банка «Славянский» с тем, что сразу после этого работникам НИИ выдали зарплату – и даже, небывалое дело, частично валютой. В том числе и ему. Вот он и нес свои кредитки, равно отечественные и «импортные», в сей дом. Пусть проверят.

…Он опытный человек, недаром правую руку украшают именные командирские часы с гравировкой «Лейтенанту И. И. Петренко за безупречную службу в органах ВД», – и опытом этим, а также интуицией, спиной сейчас чувствует, что его ведут. От самого НИИ. Пасут. Но ничего, ведь не куда-то он идет, не в посольство иностранное, слава богу, не в лес и не в трущобы – а как говорится, куда следует. Так что пусть пасут. Он не слишком и таится. Долг есть долг; да и устроили его шефы из Управления комендантом в институт с непременным условием, чтоб он там посматривал и докладывал.

И вообще, сердцу не прикажешь. Самая его жизнь была в органах. Власть над людьми; полулюдьми, собственно зэками. Благодаря им и власти над ними можно было чувствовать себя ого-го!.. Там – и, в частности, в этом здании – свои для него ребята, а не в НИИ. Над этими, вольнонаемными, не очень-то повластвуешь.

Пасут его Люся (ей надо приобщиться) и Аля с двойней в коляске. Их высадили из машины, они следуют по той же аллее метрах в двухстах позади. Людмила Сергеевна одета под туристку, в руках видеокамера, через плечо сумка. Близнецы спят.

То, что ее Ловушка К100 была сработана под портативную видеокамеру для малых кассет, говорит, во-первых, о том, что взяли… или как там выше они выражались: перераспределили? – и такое имущество; контейнерок, а может, и автофургон; во-вторых, свидетельствует об изрядном прогрессе в этом направлении. Нашлось место и для баллончика с НПВ – для управляющих плат, при этом сохранилась и видеокамера. Правда, объем К-пространства был невелик, поместить в него спешащего исполнить долг Петренко не удалось бы. Но в этом и не было необходимости.

Его предполагалось лишь вразумить.

На Але, занятой ловушечными делами с первых минут, как говорится, негде пробы ставить; она теперь, можно сказать, энпэвэшная Сонька Золотая Ручка. На всех других из активных «верхних» тоже проба на пробе. А за Люсей Малютой еще ничего нет, ей надо приобщиться. У этого слова тоже есть блатной эквивалент, синоним, как и у «перераспределения», – но автор что-то никак его не вспомнит. «Замазаться», что ли? Ну, не важно.

Ловушка исполнена на славу. Очень удобно Людмиле Сергеевне через видоискатель следить за комендантом, а поскольку микрофон звуковой системы Бурова при этом приближается к ее устам, то и произносить приятным голосом:

– Иван Игнатьич, не ходите вы туда!..

Петренко на секунду замедлил ход, стал озираться – потом снова наддал.

…Был бы еще мужской голос, а то – бабий. Пасут, сучки, надо же. Знаем мы эти штуки с речью, направляемой через звуковые линзы, на курсах проходили. Нет уж, меня на шарапа не возьмешь. Раз пошел, то и дойду. Пусть там разберутся. А потом и с этими бабами тоже.

– Не ходите, Петренко, не надо! Себе хуже сделаете.

Это сказала Аля.

И снова вокруг все будто увеличилось и потемнело. И голос другой, но тоже вроде слышанный раньше. Это что же, бабы из НИИ? Кто? Там их не так много. Ладно, потом разберемся. А пока пошли вы… уже близко. Аллея кончилась. Осталось пересечь улицу.

Пересечь ее ему не дали. Все вокруг вдруг потемнело и стало громадным: не только вожделенное здание по ту сторону, но и столб рядом, светофор, дерево, пробегающие автомобили. А потом и сам Петренко несколько минут бился рыбиной в упругой тьме, чувствуя как с него все опадает.

Затем восстановился день, ясное небо, улица и размеры предметов. Петренко обнаружил, что сидит на тротуаре, упираясь спиной в шестигранный бетонный столб, и что он совершенно голый. Только часы с надписью «За безупречную службу в органах…» на металлическом браслете болтались на правом запястье. Ни трусов, ни носков – ничего. И блокнота с кредитками, что был в кармане брюк, не стало – как и брюк. Ухх-х!.. Вот это да… что же это такое?