– Заметает следы, – сказал я, вглядываясь в поток, и вдруг заметил еще одну, а потом еще одну голубую машину той же марки. Это были новые «Волги», еще не виданные на периферии.

– Завернем в гостиницу, – сказал я шоферу, уже стыдясь за себя и делая вид, что придумал другой, более остроумный маневр.

Возле конторки администраторши вокруг моего чемодана стояла небольшая толпа. Швейцар представительствовал.

– Надо открыть чемодан, – сказал я, – я уверен, что там лежат камни или тряпки.

– Не имеем права, – ответила администраторша, – я уже звонила в милицию…

– Ну и что?

– Вот адрес, – она протянула мне листок, – они вам помогут.

Я взял чемодан и вышел на улицу. Не помню, как дошел до милиции. В помещении, прохаживая излишек энергии, топтались бригадмильцы. Выслушав мой рассказ, дежурный лейтенант провел меня в отдельную комнату.

– Этот способ нам хорошо известен, – кивнул лейтенант, – сейчас вскроем – и все будет ясно.

– Вскрывайте, – сказал я.

– Без понятых не имеем права, – заметил он и вышел из комнаты.

Через минуту он вошел с двумя бригадмильцами. На лицах этих славных ребят было написано скромное желание бороться с беспорядками и вообще бороться. Лейтенант дал одному из них лист бумаги, ручку, и тот сел за стол.

Лейтенант поставил чемодан на стол и через мгновенье вскрыл его. Он откинул крышку, вытащил из чемодана бутылку с какой-то жидкостью. Внутри жидкости плавало существо, которое сначала мне показалось заспиртованным зародышем, но потом, когда жидкость перестала колыхаться, в нем обнаружились черты водоплавающей птицы.

– Бутылка с лебедем, – продиктовал лейтенант, – предмет украшения.

Парень записал. Лейтенант отставил бутылку в сторону. Теперь он вытащил кулек и, осторожно приоткрыв его, понюхал содержимое.

– Рыба вобла, – провозгласил лейтенант и положил кулек возле бутылки.

Парень записал и про воблу.

С видом опытного хирурга лейтенант осторожно вынимал из чемодана его внутренние органы, сжато поясняя свои действия.

Между сушеной хурмой и пижамой лейтенант заявил:

– Я уверен, что мы имеем дело с честным человеком.

– Но как мы узнаем его адрес? – спросил я.

– Судя по содержимому, это чемодан семейного курортника, – сказал лейтенант, немного подумав. – А семейный человек не может не получать писем, потому что жена напоминает о себе, тем более когда муж на курорте.

– Понятно, – сказал я, хотя и не слишком разделял уверенность лейтенанта.

К счастью, анализ лейтенанта подтвердился. На дне чемодана оказалось несколько писем. Лейтенант пробежал одно из них и торжественно провозгласил:

– Письма жены с обратным адресом.

На этом опись имущества была закончена, и лейтенант аккуратно вложил все вещи в чемодан, сверяя по записи обратный порядок. Владелец чемодана жил в одном из пригородов Москвы. Я уже собирался бежать, но лейтенант остановил меня. Он набрал номер и позвонил в милицию того района. Сжато рассказав о происшествии с чемоданом, он попросил узнать, нет ли телефона в квартире владельца чемодана, чтобы предупредить хозяев о моем приезде.

Через минуту выяснилось, что телефона в квартире нет. Лейтенант на прощание вручил мне телефон районного отделения милиции.

– В случае чего – звоните им, но я думаю, все обойдется хорошо, – сказал он.

– Можно, мы с вами поедем, – предложил один из бригадмильцев, и лица обоих скромно засветились желанием бороться за справедливость.

– Что вы, спасибо, – сказал я и, благодарно пожав руку лейтенанту, ринулся к дверям.

– Помните, – остановил меня в дверях дежурный лейтенант, – контрольные талоны аккредитива надо хранить отдельно.

Я еще раз поблагодарил его и бросился на улицу. Минут через сорок я остановил такси у предполагаемого дома. Я попросил шофера подождать и вышел на улицу. Дом стоял в глубине сквера, так что от улицы до него надо было пройти метров пятьдесят. Был тихий морозный вечер. Над домами стояли окаменевшие столбы дыма.

Похрустывая смерзшимся снегом, я пошел к дому. Метрах в пятнадцати от него меня остановила странная картина. Рядом с подъездом, прижавшись к стене и распластав руки, стоял человек. Казалось, он старается вжаться в стену, чтобы быть незамеченным. Но кем? С минуту я простоял в раздумье, но делать было нечего, и я стал приближаться к подъезду, стараясь не скрипеть снегом. В тусклом свечении звездной ночи он продолжал неподвижно стоять, прижавшись к стене на расстоянии прыжка от подъезда.

От первого удара буду защищаться чемоданом, – решил я и потихоньку подошел к подъезду. Человек тихо стоял, закрыв глаза и держась за стену растопыренными руками. Я заметил, что пальцы руки, обращенной в мою сторону, слегка шевелятся, как у слепого, ощупывающего предмет. Мне вдруг показалось, что человек, стараясь сохранить равновесие, прислушивается к движению земного шара в ледяном пространстве морозной ночи. Откуда-то сверху, из дома доносилась тихая, приглушенная музыка. В какое-то мгновенье она соединилась с этим человеком – я понял, что он оттуда и что он пьян.

Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж и позвонил. Почти сразу мне открыла какая-то женщина. Я назвал фамилию владельца чемодана.

– Да, они дома, – сказала женщина, пропуская меня в коридор коммунальной квартиры. По глазам ее было видно, что она что-то знает, но хочет знать все.

Я постучал в дверь. Мне открыла юная девушка с распущенными волосами.

– Пожалуйста, – сказала она, широко улыбаясь.

Я вошел, и вот что открылось моему взору. Мать и отец девушки, стоя на корточках перед раскрытым чемоданом, очарованно рассматривали мои аккредитивы. Мои ценные бумаги, высовываясь из чемоданного кармашка, разливали в этой небогатой комнате милый и пошловатый свет нечаянного счастья. Помню, к моей радости примешалось некоторое разочарование. Мне кажется, я в глубине души надеялся застать хозяев за чтением моей книжки в семейном кругу.

Но ведь они еще не знают о содержании книги, подумал я и ринулся обнимать слегка погрустневших хозяев.

…Оказывается, мой спаситель последним сходил с такси и поэтому не знал, с кем из остальных обменялся чемоданом.

А примерно с полчаса тому назад приходил милиционер и предупредил, что я приеду.

Вот где забота о человеке, подумал я, мысленно утирая слезы умиления. Но больше я им не дал говорить. Я заговорил сам.

Я говорил, как размороженная труба барона Мюнхаузена. Продолжая говорить, я выхватил из чемодана одну из своих книг, достал из кармана все тот же химический карандаш и, не замолкая ни на секунду, сделал им длинное посвящение, полное намеков на всемирное братство.

Пока я говорил, хозяйка закрыла мой чемодан, и радужное пятно на его плоскости заиграло всеми своими нефтяными переливами.