Алексеевны Рубцовой. Она уже ничего не видит сейчас. Испортившееся еще во время работы на заводе имени Воскова зрение окончательно пропало, и по квартире, в которой Валентина Алексеевна живет одна, она ходит по памяти и больше всего боится, что в освободившуюся от соседей комнату поселят новых жильцов.

— Поставят табуретку не там, и все… Заблужусь и комнату не найду свою…

Впрочем, сейчас в квартире чисто, все прибрано, посмотришь и не скажешь, что здесь живет слепой человек… И сама Валентина Алексеевна аккуратно одета, Причесана, впечатления беспомощного человека не производит. Странно только немного было, как поворачивала она во время разговора голову, ушами наблюдая за своими собеседниками… Ну а перед невидящими глазами ее вставали видения минувших лет. Здесь, в этой комнате, где сидели мы, и встречались братья Рубцовы, сюда приезжал Николай Михайлович Рубцов к Альберту, когда работал на Кировском заводе, и потом, когда учился в Литературном институте, когда после перевода на заочное снова оказался без прописки и без жилья.

— Они списались в письмах, когда можно приехать… Останавливался Николай у нас… Спали они на одной кровати с Альбертом, болыпе-то негде было… Но много не жил… Бывало, на неделю приедет, может — на три дня.

— Они выпивали с Альбертом?

— Ну, только для встречи. А если Альберт загоношится, то Николай останавливал его. Ты, говорит, Олег, как хочешь, а я не буду больше пить. Вот в Приютино поеду, там Колька Беляков, там уже буду, как хочу, а здесь пить не стану.

— А вообще Николай Михайлович замкнутый человек был?

— Да уж не сказать, что простой. Он не разговорится спроста-то. И все время стихи в голове держал. Я никогда не видела, чтобы он на бумаге строчил чего. Но лиричный парень был. Он ведь и про крещенские морозы говорил мне, про то, как он погибнет молодой… И даже заежился, так холодно ему тогда стало. Брось ты, говорю, Николай. Глупости это… А он — нет, говорит, так и будет все. А за Альберта ты не беспокойся, он дольше проживет… Но он это не в стихах, а в разговоре говорил… Задумался чего-то и сказал. А потом засмеялся. Но я, говорит, долго не проживу…

Еще вспоминая о том разговоре с Николаем Михайловичем Рубцовым, Валентина Алексеевна рассказала о своем сне, который увидела в январе 1971 года…

— Будто в Москве я… Стою я на площади, большая такая площадь, может быть, Красная. И народу битком на ней. И молчат все. А я пришла и спрашиваю: «Чего вы не разговариваете-то?» А меня толкают в бок и говорят: «Что, не видишь? Гроб стоит!» А я будто и говорю: «Вижу! Только чего плакать-то?! Гроб-то пустой. Никого нет в гробе!» И проснулась… А через три дня письмо пришло из Вологды… Софья Андриановна сообщила, что убили Николая. Женщина какая-то и убила… Не знаю уж, чего мне Москва приснилась тогда? Может, потому, что из Москвы его хоронить приезжали?

— А вы сами-то были когда-нибудь в Москве?

— Нет… Только в кино видела… А про смерть он говорил. Ты, говорит, Валентина, работаешь. А я вот приезжаю сюда. Ты тратишься. Погоди, гонорар придет, рассчитаюсь я с тобой… Ага, говорю, помирать соберешься, дак рассчитаешься… Ты, говорит, Валентина, не беспокойся. Я и умру, а все равно рассчитаюсь… Да ну тебя, скажу… Чего тут говорить-то, в долг он у меня никогда не просил и не брал. Просто понимал все, видел, как живем-то… Все ведь купить надо…

— Валентина Алексеевна… — спросил я. — Николай Михайлович иногда давал ваш адрес в Невской Дубровке для того, чтобы писали сюда… Ему приходили какие-нибудь письма?

— Нет… — покачала головой Валентина Алексеевна. — Вообще ничего не было. Одно время он жил, гонорара ждал… Дак я ему говорю, не беспокойся ты, придет, я перешлю тебе. Но нет, так и не пришло ничего… Мне так жалко его было, что я даже на завод его хотела устроить. Жить, говорю, у нас будешь, потом в общежитие устроишься… Нет, говорит, тогда я стихов писать не смогу. Так и уехал… Больше я не видела его…

И она повернула голову к окну, возле которого стоял Николай Михайлович Рубцов, когда зачем-то начал рассказывать Валентине Алексеевне о крещенских морозах, в которые предстоит умереть ему.

И замерла так…

Что видела она своими глазами, способными сейчас смотреть только в прошлое?..

3

Все можно понять и объяснить… И вроде бы, учитывая внутреннюю неуспокоенность Альберта Михайловича Рубцова, ничего загадочного нет в его загадочном исчезновении двадцать лет назад. Это, так сказать, закономерный итог судьбы, избранной им.

Странно другое. Странно, с каким неуклонным постоянством размывается смертный рубеж в жизни самых близких Николаю Михайловичу Рубцову людей… Отец, хоронить которого начал Николай Михайлович еще с детдомовских времен… Брат, словно бы растворяющийся в пространствах страны, которые так манили его.

И отец, и брат — из юности поэта. Оттуда, из юности, берег которой казался Рубцову затянутым мглою, и Таисия Александровна Голубева.

Таисия Александровна (в девичестве Тая Смирнова) — первая любовь Николая Михайловича. С ее именем связаны многие юношеские стихи поэтам С Таей прощался Рубцов, когда уходил служить на флот. Драма разрыва со своей «неверной» возлюбленной составляет основу флотской лирики Рубцова.

С Таисией Александровной познакомил меня Николай Васильевич Беляков — друг приютинской юности поэта.

Конечно, момент встречи был выбран неудачно… Когда мы приехали, еще не исполнилось сорока дней после смерти мужа Таисии Александровны, и на телевизоре, рядом с его портретом, все еще стояла рюмка, прикрытая ломтиком хлеба. Не вовремя мы пришли — откуда же знать? — но Таисия Александровна побеседовать согласилась. Чуть смущаясь, чуть посмеиваясь над собою, девятнадцати летней, рылась она в альбоме, вспоминая давние пятидесятые годы.

Как я понимаю, Таисия Александровна — слава Рубцова еще не дошла до Приютина — только из наших рассказов и узнала, каким он был большим поэтом для России. Тем не менее запомнила она его очень отчетливо. И совсем не потому, что он был героем ее девичьего романа. Увы… Не было особой любви с ее стороны, было обычное, не слишком-то и поощрительное отношение девушки к своему поклоннику в ожидании, пока появится более достойный соискатель руки и сердца…

Поэтому и удивительно было, что так отчетливо запомнила Рубцова Таисия Александровна. Только дома, прокручивая магнитофонную пленку, догадался я о секрете этой памятливости. Рубцов испугал свою возлюбленную.

Испугал, когда читал свои