– Карта говорит, что вскоре она станет труднее.

– Высота скажется на мне, – признался он. – Однако я смогу идти еще некоторое время. Но Вула страдает, бедная тварь.

Собака валялась на боку, напоминая дохлую лошадь – если бы, конечно, дохлая лошадь могла махать хвостом, заслышав свое имя, и если бы ее ребра тяжело вздымались из-за вдыхания разреженного воздуха. Я имею в виду, разреженного по меркам Вангарда. Давление кислорода по-прежнему было выше земного.

– Почему бы не отослать ее обратно?

– Она не пойдет. А мы будем рады иметь ее при себе, когда придут снежные скорпионы.

– Опять за свое? Вы точно их не выдумали? Это место выглядит безжизненным, словно каменоломня, в которой вырубают надгробные плиты.

– Они ждут, – сказал великан. – Они знают меня и Вулу. Много раз они испытывали нашу бдительность – и оставляли на снегу своих мертвецов. Но все же они следуют за нами и ждут.

– Мой пистолет поставит их на место.

Я показал ему свой легальный пулевик, который он вежливо осмотрел.

– Снежные скорпионы так просто не умирают, – возразил он.

– В нем скрывается много ударов, – сказал я и подкрепил свои слова выстрелом, отколовшим кусок от валуна в двадцати футах от нас. Грохот заметался среди больших деревьев. Великан слегка улыбнулся:

– Возможно, Карл Паттон.

Этой ночью мы спали на верхней границе леса.

19

На следующий день переход был другим, с самого начала. Здесь, на открытом месте, ветер нанес порядочно снега, и наст держал меня, но проваливался под великаном и его собакой. Теперь мне пришлось попотеть, чтобы нарастить темп. Я шагал впереди, а здоровяк Джонни с трудом поспевал за мной. Он не жаловался и, кажется, дышал не слишком тяжело. Просто шагал, время от времени останавливаясь, чтоб псина могла его нагнать, и каждый час устраивал привал.

Чем выше мы поднимались, тем суровее становилась местность. Пока мы шли среди деревьев, сохранялась иллюзия узнавания; лес был неприветливым, но, по крайней мере, это была жизнь, даже почти земного типа. Можно было обманывать себя, воображая, что за следующим холмом покажется дом или дорога. Но не здесь. Нас окружало покрытое снегом пространство, чуждое, словно Юпитер, пересеченное длинными тенями западных гор. А впереди к темному небу поднимался ледник, сахарно-белый в лучах вечернего солнца и темно-синий в тени.

Примерно на третьем часу пути здоровяк показал мне что-то далеко позади нас – словно кто-то разбросал по снегу черный перец.

– Скорпионья стая, – сказал он.

– Мы не оторвемся от них, если будем стоять тут, – проворчал я.

– Они нагонят нас, когда сочтут нужным, – заметил великан.

Мы двигались уже девять часов – взошли на гребень, спустились с другой стороны, поднялись на следующий гребень, повыше, – и лишь тогда Джонни объявил о привале. К тому моменту, как мы соорудили лагерь с подветренной стороны ледяного выступа – если, конечно, две ямы в смерзшемся снегу можно назвать лагерем, – уже сгустились сумерки. Здоровяк развел костерок и сварил немного супа. Я получил, как обычно, обильную порцию, но мне показалось, что себя и собаку он малость обделил.

– Что с припасами? – спросил я.

– Неплохо, – только и сказал он.

Температура опустилась до минус девяти по Цельсию. Великан распаковал свой плащ – овчину в черно-оранжевую полоску размером с майнс’ла – и закутался в него. Они с собакой спали вместе, свернувшись ради сохранения тепла. Я отклонил приглашение присоединиться к ним.

– У меня хорошее кровообращение, – сказал я. – Не беспокойтесь обо мне.

Но, несмотря на скафандр, я проснулся, дрожа; пришлось выставить термостат на несколько делений выше. Здоровяк, похоже, холода не замечал. Впрочем, животное таких габаритов имеет преимущество: меньше поверхность охлаждения на единицу веса. Холод его не доконал бы – если бы только дела не пошли намного хуже.

Когда он разбудил меня, стояли глубокие сумерки; солнце скрылось на западе, за горными пиками. Наш путь шел вверх по тридцатиградусному заснеженному склону. Там было достаточно выходов породы и оторвавшихся глыб льда, чтобы можно было идти, но двигались мы медленно. Стая сократила расстояние до нас, пока мы спали; по моим прикидкам, теперь она была милях в десяти – примерно двадцать пять особей, образовавших широкий полукруг. Мне это не понравилось: слишком уж разумными оказывались эти существа, выглядевшие так же скверно, как на изображениях, что попадались мне. Оглянувшись на них, Вула закатила глаза, оскалила зубы и заскулила. Ну а великан продолжал идти вперед, медленно и размеренно.

– А что насчет них? – спросил я его во время очередной передышки. – Позволим им выбирать место? Или закрепимся там, где они смогут прыгать на нас лишь с трех с половиной сторон?

– Они должны нагнать нас.

Пытаясь определить расстояние до существ, я посмотрел вниз, на склон, по которому мы карабкались уже столько часов, что я потерял счет времени.

– Не больше пяти миль, – сказал я. – Последние два часа они могли настичь нас в любой момент. Чего они ждут?

Великан посмотрел на высокий сверкающий хребет, двумя милями выше нас.

– Там, наверху, воздух холодный и разреженный. Они чувствуют, что мы ослабеем.

– Правильно.

– Они тоже ослабеют, Карл Паттон, хотя, возможно, не так сильно, как мы.

Джонни произнес это беззаботно, точно мы обсуждали завтрашнюю погоду: будет ли она достаточно хороша для пикника?

– Вам что, все равно? – спросил я. – Не беспокоит, что стая голодных хищников настигнет вас на открытой местности?

– Такова их природа, – просто сказал он.

– Твердость духа – это прекрасно, но не позволяйте ей затмить разум. Может, устроим засаду – вон там, повыше?

Я указал на груду каменных глыб в сотне ярдов выше по склону.

– Они не пойдут.

– Ну ладно, – сказал я. – Вы – хитроумный местный проводник, я турист, и только. Будем играть по вашим правилам. Но что мы станем делать, когда стемнеет?

– Вскоре взойдет луна.

За следующие два часа мы одолели примерно три четверти мили. Подъем теперь стал примерно сорокапятиградусным. При каждом нашем шаге вздымались медленно оседающие облака снежной пыли. Сомневаюсь, что без скафандра я мог бы это выдержать, даже при низкой силе тяжести. Большой Джонни теперь часто пускал в ход руки, а собака пыхтела так, что больно было слышать.

– Сколько лет этой псине? – спросил я, когда мы лежали навзничь на очередном привале; мои спутники изо всех сил пытались что-то вытянуть из атмосферы, которая для них была слишком разреженной, а я изображал такое же истощение, дыша обогащенной смесью из резервуара скафандра.