Ведущие нидерландские представители белого духовенства, приверженные идее свободы и обособленности (от Брюсселя) «Батавской Церкви», такие люди, как Йохан Кристиан ван Эркел (1654-1734 гг.), обратились к Хейнсиусу. Рядовые католики теперь должны были решить, подчиняться ли им папе и признавать власть де Кока, или подчиняться Штатам и отказаться признавать его. В 1704 г. «Gecommitteerde Raden» допросили группу священников, включая трех иезуитов, которые были назначены де Коком, вопреки указу от 1702 г., запретив одиннадцати из них читать проповеди и изгнав двух из провинции. В 1707 и 1709 гг. Штаты Голландии отказались признать папского избранника апостолическим викарием. Пенсионарий Амстердама уведомил католические власти в Брюсселе, что на эту должность подходит только «янсенист». Иезуиты также были изгнаны в 1708 г. из Амстердама — где городской совет проводил энергичную проянсенистскую политику — и Гауды. В 1717 г. папа назначил другого апостолического викария, Яна ван Бейлевелта, вопреки желаниям значительной части нидерландского белого духовенства, и в нарушение указа от 1702 г., ненова Голландия запретила его признавать. В феврале 1720 г. он был изгнан из Утрехта по требованию Штатов Голландии. В 1720 г. Генеральные Штаты и Штаты Голландии объявили об общем изгнании всех иезуитов, хотя эта мера не особенно строго исполнялась и некоторым из них разрешили остаться. Изгнание иезуитов оправдывалось на том основании, что папство и иезуиты стремились совершить насилие над совестью нидерландских католиков и заставить их подчиниться власти, находившейся за пределами Республики, что вступало в противоречие с базовым принципом Республики, по которому свобода совести личности не должна подвергаться насилию.

Трения в нидерландской католической Церкви достигли своей кульминации в формальной схизме, произошедшей в апреле 1723 г., когда лидеры «раскольнического» духовенства назначили одного из их числа, амстердамца Корнелиса Стенховена (1651-1725 гг.), «архиепископом Утрехта» и главой того, что впоследствии получило название «Старой католической Церкви». Все попытки покончить со схизмой оказались безуспешными. Когда Стенховен скончался, «старое католическое» духовенство назначило вторым «архиепископом Утрехта» еще более агрессивно настроенного янсениста Корнелиса Бархмана Вейтерса (1693-1733 гг.), протеже Паскье Кене. Теперь в голландской миссии существовали две параллельные иерархии: одна подчинялась апостолическому викарию, назначенному папой, и большинство католического населения сохраняло ей верность, и янсенистская «старая католическая Церковь», отказывавшаяся повиноваться папе и подчинявшаяся своему «архиепископу Утрехта». Папство испробовало все способы, чтобы ослабить «старую католическую Церковь», призвав верных католиков в Республике отвергнуть непокорное духовенство, и побудив королей Франции, Испании, Португалии и Польши, не считая многих других второстепенных князей, выразить протест Генеральным Штатам за официальное поощрение раскольнической Церкви. Но, как отмечал в 1726 г. главный министр Людовика XV, кардинал Флери, голландские регенты не имели никакого намерения способствовать восстановлению единства, предпочитая, чтобы нидерландские католики оставались разделенными, симпатизируя близким к кальвинизму воззрениям янсенистского духовенства, и ссылаясь на принцип свободы совести в качестве обоснования блокирования всех усилий, направленных на прекращение схизмы.

Схизма стала постоянной. Нидерландская «старая католическая Церковь» сохранилась в качестве отдельной Церкви, вне католической Церкви, вплоть до нашего времени. Тем не менее, она быстро лишилась значительной части своей первоначальной поддержки и влияния. В 1725 г. 78 священников в голландской миссии, почти четверть общего их количества в миссии, были классифицированы как «раскольники». Но Бейлевелт сумел получить больше священников из Хертогенбоса, Рормонда, Мюнстера, Мехелена и других мест, которыми он заменил отпавшее духовенство, и к 1726 г. количество священников, верных Риму, выросло почти до 300. Развернутая с 1703 г. кампания по убеждению прихожан-католиков не принимать причастия из рук «янсенистов» приняла еще больший размах и привела к эффективному бойкоту по всей Республике. В Амстердаме в 1723 г., как утверждалось, менее 10% католического населения было приверженцами схизматической Церкви. В Роттердаме около четверти католического населения в 1726 г. относились к «старым католикам», то есть принимали причастие от священников-«раскольников». Но к 1750-м гг. это количество резко сократилось до менее чем 10% от общего числа, а к 1800 г. только 3% роттердамских католиков принадлежали к схизматической Церкви. Хотя в конце XVII в. янсенисты пользовались существенной поддержкой среди католического населения в Зволле и других местах на востоке Республики, поразительно, что в 1726 г. не было ни одного «старокатолического» священника в Оверэйсселе, Гелдерланде, Гронингене, Зеландии или в Клеве-Марке, и только два во Фрисландии. Зона влияния схизматической Церкви была преимущественно ограничена Утрехтом и Голландией. В 1809 г. в городе Утрехт еще проживали 867 «старых католиков» и 141 — в Амерсфорте, но в провинции остались только две «старокатолические» конгрегации. В Голландии единственные «старокатолические» конгрегации, насчитывавшие более сотни прихожан, существовали в Дордрехте (112), Гауде (123), Гааге (126), Роттердаме (444), Амстердаме (125), Ден Хелдере (где они составляла большинство католического населения), Хилверсуме (517) и, крупнейшая из всех, что любопытно, в деревне Эгмонд-аан-Зее, единственном месте, где они составляли большинство населения, численно превосходя реформатов и римо-католиков вместе взятых. За пределами Голландии и Утрехта единственная конгрегация «старых католиков» в начале XIX в. существовала в Кулемборге, где свыше 10% католического населения (составлявшего более половины населения города) принадлежали к «старым католикам».

Просвещение было одним из самых эпохальных интеллектуальных и общекультурных воздействий в истории Европы. Это было обширное и многостороннее явление, в котором, возможно, следует выделить четыре направления — переход к терпимости, секуляризация, классификация знаний и популяризация. Последнее, в особенности, — в отношении науки.

Просвещение затронуло все европейские страны, но некоторые из них играли более важную роль в создании и пропаганде новых идей, чем другие. В отличие от большей части остальной Европы, влияние и активность нидерландского Просвещения в течение XVIII в., скорее, шло на убыль, чем возрастало. В этом отношении нидерландское Просвещение в некоторой степени напоминало Просвещение английское (в отличие от шотландского), уходящее своими корнями в крупные интеллектуальные прорывы конца XVII в. и оказавшее мощное влияние на европейское Просвещение XVIII в., но обладавшее гораздо меньшим воздействием впоследствии. Для Европы нидерландское Просвещение, можно сказать, было фундаментальным в первой трети XVIII в., менее значительным во второй трети, и маргинальным — в третьей.

Поразительной чертой нидерландской культурной и интеллектуальной жизни в конце Золотого Века и продолжающегося светского характера нидерландского Просвещения в начале XVIII в. был разрыв между бурным развитием интеллектуальных произведений на французском языке, с одной стороны, и нидерландском и латыни, с другой. Главные гугенотские мыслители в Республике — Бейль, Баснаж и Маршан — ни в коем случае не работали в изоляции от нидерландского контекста, в котором находились. Они обзавелись нидерландскими покровителями и доверенными лицами и в целом ряде отношений приспособились к своему новому окружению. Их труды также охотно читались и обсуждались нидерландскими теологами, философами, учеными и регентами-интеллектуалами, входившими в их окружение. Но они не принимали никакого участия в нидерландских картезианских, кокцеянских и беккеровских дискуссиях, редко преподавали в нидерландских университетах и их сочинения даже редко выходили на нидерландском языке. Только в спорах вокруг Спинозы гугеноты, особенно Бейль, заметно проявили себя. Большинство из них так и не овладело нидерландским языком. Бейль умудрился прожить двадцать пять лет в Республике, вообще не говоря на нидерландском. Проспер Маршан (1678-1756 гг.), последний великий гугенотский мыслитель, прибыл в Нидерланды в 1709 г. и провел полвека в Республике, где он был крупной фигурой. Но он так и не научился говорить на нидерландском и в своих трудах ориентировался преимущественно на Бейля и других гугенотов, а не на нидерландских авторов, хотя и сотрудничал с некоторыми из них, особенно с Юстусом ван Эффеном и физиком Виллемом Якобом ван Гравесанде, которые писали на обоих языках.