Обо всем этом ей рассказала у себя в садах Джефф.

– Ладно, даже если это так, то что мы можем с этим поделать?

– Для этого нужны моральные принципы. Принципы, благодаря которым можно будет установить цену.

– Ага, а еще чего?

Она пристально посмотрела на него:

– Это ты сейчас стал таким циничным или всегда им был?

– Это вопрос из разряда, ну типа, ты уже перестал бить свою жену?

– Ты бы не стал никого бить, – сказала Шарлотт. – Я это знаю. Более того, я знаю, что ты хороший человек, совсем не циничный, и поэтому я сейчас с тобой разговариваю. Мне, наверное, интересно, почему ты пытаешься казаться циничным, когда имеешь возможность сделать что-то хорошее. Ты что, боишься?

– Чего?

– Ну, вершить историю, наверное. Это стало бы большим шагом.

– Что стало бы?

– То, о чем мы с тобой говорили, Ларри. Время пришло. Банки, крупные инвестиционные фирмы и хедж-фонды умоляют тебя снова их спасти. Они воображают себе 2008-й и 2066-й, и почему бы им не воображать? Это происходит снова и снова! Они играют и проигрывают, не могут справиться сами, прибегают к тебе в слезах, угрожают падением мировой экономики и гигантской депрессией, ты печатаешь деньги и выдаешь им напрямую, они складывают их и пережидают бурю, дожидаются, пока другие запускают процесс, а потом начинают играть снова. Вот и сейчас они владеют восьмьюдесятью процентами капитальных активов мира, покупают все правительства и законы, и ты сам много лет был частью этого. А сейчас они делают это опять. Поэтому и ожидают, должно быть, того же, что получали всегда.

– Потому что примеров обратного не существует, – предположил он, делая глоток и не сводя с нее глаз.

– Еще как существуют. Депрессия 1930-х привела к серьезным структурным изменениям, и банки были посажены на поводок, богачи обложены безумными налогами, и все делалось ради народа.

– Тогда этому поспособствовала Вторая мировая война, насколько я помню.

– Она была позже, и да, поспособствовала, но структурные изменения в пользу людей вместо банков свершились еще до начала войны.

– Я об этом почитаю.

– Стоило бы. Ты узнаешь, что Федрезерв управлял банками, а налог на годовой доход свыше четырехсот тысяч долларов вырос до девяноста процентов.

– В самом деле?

– Девяноста одного процента. Тогда богатых не любили. Из-за Второй мировой они не были в почете. И сделал это президент-республиканец.

– Даже не верится.

– Не верится. Но ты включи воображение.

– Ты мне его и так включаешь.

– Рада помочь. И вообще, даже в 2008-м национализировали «Дженерал моторс» и могли бы также национализировать банки – сделав это условием выдачи им около пятнадцати триллионов долларов. Но не сделали этого, потому что сами были банкирами и ссыкунами. Хотя могли. А сейчас ты это можешь.

– Что ты имеешь в виду под национализацией? Я даже не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. Я не понимаю, но ты понимаешь. Так и сам расскажи мне, что это значит. Все, что знаю я, – это что ты защищаешь вкладчиков. И я полагаю, что банки всю свою прибыль будут отдавать правительству, чтобы вернуть то, что у него одолжили. То есть станут как бы федеральными кредитными союзами.

– Зачем тогда кому-либо вообще понадобилось работать в банках?

– Чтобы получать зарплату! И хорошую зарплату, но не более того. Как и все прочие.

– А зачем акционерам инвестировать в банки?

– Затем же, зачем они скупают государственные краткосрочные облигации. Ради безопасности. Это вложение в безопасность.

– Я себе этого даже не представляю.

– Твой недостаток воображения – не очень хорошая черта при занятии политикой.

Ларри покачал головой:

– Ну, не знаю. А почему они должны с этим согласиться?

– Потому что если не согласятся, то прогорят! Ты делаешь предложение крупнейшему банку или крупнейшему из тех, у кого совсем плохи дела, тому, который должен первым обанкротиться. Берешь его в тиски, он принимает предложение, иначе ты позволяешь ему обанкротиться в пример остальным. Так что, как ни крути, получится как надо. Если банк не согласится – он погибает, а ты переходишь к следующему в очереди и говоришь: хотите уйти на дно, как «Ситибанк»[146], или хотите жить?

Он рассмеялся:

– Это бы точно привлекло их внимание.

– Ну конечно! А ты все равно печатаешь деньги, чтобы их спасти, так чего тебе переживать? Для тебя это просто количественное смягчение!

– Инфляция, – сказал он. – Ее не избежать.

– Как бы не так. Ладно, не делай вид, будто теория здесь работает. К тому же небольшая инфляция тебе самому нужна, ради экономической безопасности, разве нет?

– Но так она может быстро выйти из-под контроля.

– Когда владеешь банками, справиться с этим не проблема. У тебя под ногами и газ, и тормоз.

Он снова покачал головой:

– Если бы только это было так просто.

Она посмотрела на него.

– Здесь нужна еще поддержка конгресса, – заметил он, посмотрев на нее. Весь ужин он пялился на свой бокал, будто это был хрустальный шар, в котором он надеялся узреть видение. Но сейчас он перевел взгляд на нее.

– Знаю, – ответила она. – Я над этим работаю. Если меня изберут, я помогу, в противном случае там будет группа людей, которые тоже помогут. Народ обозлен. То есть реально обозлен. Не так, как обычно.

– Что правда, то правда. И ты сказала им, что надо перестать платить за ипотеку.

– Ну, вообще это начала Амелия, но да, она права. Нам нужны лучшие условия. У нас забастовка против Бога.

Им принесли еду, и они принялись есть. Они говорили о восстановлении города, различных проблемах и мероприятиях. О том, как их старые маршруты в Центральном парке исчезли с лица земли. Их прошлое пропало… О нет!

На десерт между ними поставили одно крем-брюле. Как того требовала традиция, они придержали его ложками, проломили обожженную корочку и, убрав затем ложки, разрезали его посередине, разделив на две части. В этот момент Шарлотт решила, что атмосфера стала достаточно дружелюбной, чтобы поднять деликатную тему.

– Слушай, – начала она, – давай я расскажу тебе одну историю. Только хочу сразу сказать: это не шантаж и вообще ничего в таком роде.

– Уже успокоила, – проговорил Ларри, слегка округляя глаза. Он не мог притворяться – это было искреннее потрясение.

– Надеюсь, что так. В общем, слушай. Когда-то давным-давно жила-была крупная инвестиционная фирма, которой управляла парочка умников. Один был говнюком и мухлевщиком, а второй был хороший парень. Мухлевщик систематически мухлевал, да так изощренно, что хороший парень даже не понимал, что происходит. Такое ведь возможно, да?