Пиай не дал увлечь себя ее восторгами:

— Но это, я боюсь, недолго продлится. Царь, да будет он жив, здрав и могуч, прибыл сюда, опасаясь заразы. Скоро он снова захочет вернуться назад.

— Я сейчас здесь, а позже мы должны будем найти другой способ видеться. Раньше ты не был таким медлительным, таким осторожным…

— Тот, кто поработал каторжником в каменоломнях и выжил, никогда не забудет это время и скорее захочет отправиться к Озирису, чем снова туда, где людей превращают в обезумевших шакалов. Ты вряд ли поймешь это, дорогая, даже если я подробно расскажу об этом. Второй раз я не проживу там и десяти дней.

— До этого не дойдет, — твердо сказала Мерит.

— Нет, — сказал Пиай, — до этого больше не дойдет.

Они полночи проговорили о прошлом, о своих заботах и мыслях. На сердце у них стало легче и радостнее, однако, когда Пиай обнял свою любимую крепче и она почувствовала его желание, она отодвинула его от себя:

— Сегодня нет, мой друг. В эти часы мы снова стали доверять друг другу, наполнили тени прошлого светом и изгнали их. Сегодня речь еще шла о Такке и Сети. В будущем мы не захотим говорить о них, поэтому я прошу тебя даже в доверительном разговоре ничего не говорить обо мне своей супруге. Она не должна беспокоиться. Я беру лишь твое сердце, твое тело она может сохранить.

— Ты не хочешь больше никогда со мной… — спросил Пиай с наигранным замешательством.

— Посмотрим… Может быть, годы в пустыне сделали тебя неспособным к физической любви? Кто знает?

— Спроси Такку, — ответил Пиай, смеясь.

Они вернулись к привычному старому тону своих разговоров и простились долгим поцелуем. Пиай передал ей свой разговор со стражниками, и она громко рассмеялась.

— Сюрприз для фараона? Ты почти так же изобретателен, как хозяин поместья, который не хочет платить налоги.

— Хорошее сравнение. Но известно, что влюбленные хитрее и изворотливее, чем все остальное человечество. В моем случае речь идет о том, чтобы выжить, как это уже было однажды.

— В моем случае также. Жизнь без тебя — это не жизнь.

Она исчезла в ночи.

Фараон поручил своему сыну Хамвезе подготовку праздника Зед. Хотя у Хамвезе хватало времени на подготовку, все же это был не обычный праздник, который отмечается каждый год и церемонию которого каждый помощник жреца знает во всех подробностях. Юбилейное торжество к тридцатому году правления за тринадцать столетий правления фараонов, как выяснил Хамвезе, праздновалось едва ли десяток раз на полном основании, то есть когда правящий царь действительно правил тридцать лет. Некоторые цари умудрялись праздновать Зед на десятом или пятнадцатом году правления.

— Я бы никогда не осмелился назначить празднование Зед преждевременно, мне кажется это святотатством.

— Ты не должен это так воспринимать, отец, — возразил Хамвезе. — Судя по сообщениям, в большинстве случаев это были не настоящие юбилеи. Многие из твоих предшественников появлялись в храмах и дворцах в одежде и с атрибутами праздника Зед, чтобы этим произвести заклятие будущего. Другими словами, они пробовали уже в первые годы своего правления роль, в которой хотели выступать на своем настоящем юбилее, но до этого доходило крайне редко. Последний настоящий праздник Зед праздновался твоим высокочтимым предшественником Озирисом-Аменхотепом более ста тридцати лет назад. В соответствии с традицией он устраивал после этого каждый третий год новый праздник Зед. Два из них он смог праздновать, а потом…

Рамзес улыбнулся:

— Говори об этом спокойно, мой сын. А потом он отправился в Закатную страну. Но я думаю, однако, праздновать тысячи тысяч праздников Зед… Кто знает, может быть, я последний царь страны, который правит вечно…

Ошеломленный Хамвезе взглянул на своего отца. Это он серьезно или же играет словами?

Фараон добавил:

— Тридцать лет — это уже долгое время.

— Почти человеческая жизнь. Мы предполагаем, что цари до объединения страны в том случае, если они так долго сидели на троне, должны были отрекаться от престола. Вероятно, их даже убивали. В те времена еще не умели писать, поэтому мы можем только высказывать предположения. Тогда Обеими Странами владели несколько царей, часто были войны. Предполагалось, что властитель, который правил уже тридцать лет, то есть пережил пятьдесят или более разливов Нила, теряет свою силу и больше не в состоянии вести своих людей на войну, поэтому, чтобы сохранить внутренний мир, на трон сажали молодого преемника, а старого убивали. С тех пор как страна объединилась, подобные варварские обычаи потеряли смысл. Теперь имеет место чудесное омоложение, и царь остается на троне. С твоего разрешения, отец, ты не нуждаешься в празднике Зед. Тот, кто не стареет, не нуждается в омоложении…

Рамзес утвердительно кивнул:

— Ты, конечно, прав. Однако фараон обязан соблюдать старые традиции, и я хотел бы, чтобы и народ что-то имел от этого. Ты должен уже сейчас готовить запасы, потому что я хочу десять дней угощать жителей Мемфиса и Пер-Рамзеса. Праздник должен быть таким, чтобы дед мог рассказывать об этом внуку.

— Ты будешь… Ты будешь праздновать в Мемфисе? — спросил Хамвезе, колеблясь.

— Нет, сын мой. Я знаю, что это было бы твоим горячим желанием — почтить город Пта подобным празднеством, но это было бы против существующего положения вещей. Мои предшественники всегда праздновали его в столице, и я сделаю то же самое. Главным местом празднования будет Пер-Рамзес, город Рамзеса, мой город. В нем состоится священное торжество.

В Мемфисе кашель Нефертари существенно уменьшился. Сухой воздух пустыни оказался целебным, и Великая Царская Супруга снова начала оживать. Ее постоянная усталость исчезла, как и в старые времена, она повсюду сопровождала фараона и во время праздников выступала в качестве полной очарования под хохолком ястреба, приятной духом и сладкой в любви, наполняющей дворец своим благоуханием.

Тем временем в Мемфис прибыла Изис-Неферт, но фараон едва обратил на нее внимание. Он, правда, пригласил ее переехать из дома для гостей при храме Пта во дворец за Белой Стеной, но царица проявила упрямство: не фараон, а ее сын, верховный жрец Хамвезе, пригласил ее в Мемфис, и она хотела бы оставаться его гостьей вплоть до возвращения в Пер-Рамзес. Царь согласился с этим, и ожесточившая Изис-Неферт слышала ликующие крики, долетавшие из города, когда Благой Бог вместе со своей любимой супругой входил в храм или почитал своим присутствием один из многочисленных праздников богам. Ее единственным утешением были дети: принц Меренпта, очаровательная Бент-Анта и, конечно, Хамвезе — ученый сын, которого так ценил фараон. В редкие часы раздумий и самоанализа она должна была признать, что ее могли бы встретить хуже. Она все еще была второй супругой, родила фараону сыновей и могла выступать соответственно своему рангу. Некоторое утешение она находила в мыслях о судьбе Гутаны, которая, будучи бездетной, умерла от оспы и которую должны были сжечь в ее дворце исходя из соображений безопасности. От нее ничего не осталось, совсем ничего.