Снова вернемся к генеалогии, без которой трудно разбираться в истории, но из лужской Романщины теперь перенесемся, читатель, в древний Ревель… Комендантом Ревеля был Владимир Григорьевич Паткуль, а его приятелем – адмирал Леонтий Васильевич Спафарьев, смотритель маяков и командир Ревельского порта. Первый имел сына, Александра Паткуля, который воспитывался с будущим Александром II, а Спафарьев имел красавицу дочку Санечку, и две семьи соседствовали домами близ пригородного Екатеринталя, который, слава Богу, до наших времен каким-то чудом все-таки уцелел…

Итак. Минуту внимания, и далее обещаю не мучить читателя генеалогией. Однажды с моря пришел корабль, который привел в Ревель маркиз Александр Иванович де Траверсе, младший сын министра и флигель-адъютант императора. Очень быстро он увел Санечку Спафарьеву под венец, и вскоре у них родилась дочка – маркиза Мария Александровна, которая в 1841 году стала женою Александра Владимировича Паткуля – того самого, что воспитывался вместе с наследником престола. На время оставим генеалогию – вернемся к ларцу с бриллиантами!

Заодно, читатель, отступим назад в 1830 год, когда в Романщине скончался старый маркиз, оставивший дочери Марии Ивановне свое завещание. Прослышав о смерти отца, в Романщину разом нагрянули два ее брата – и оба Александры Ивановичи, один при эполетах, второй с аксельбантом.

– Где завещание отца? – сразу потребовали они.

Некрасивая маркиза не стала его скрывать:

– Пожалуйста, читайте, – протянула она бумагу…

Покойный завещал дочери Романщину и… клад фамильных драгоценностей, который, согласно воле отца, она имела право откопать лишь по выходе замуж, а где закопаны бриллианты – об этом, писал отец в завещании, дочь извещена им устно.

– Где? – сразу спросили братья.

– Вот этого я не знаю, – понуро отвечала Мари.

– Как не знаешь, если в завещании указано, что отец на словах передал тебе о месте его сокрытия.

– Да, – согласилась сестра, – я знаю, что отцом написано именно так, но перед смертью он лишился дара речи и ничего сказать мне уже не мог…

Братья переглянулись, как заговорщики.

– Посмотри на себя, – обозлились оба, – неужели с внешностью мартышки, какой наградила тебя природа, ты еще надеешься найти себе мужа? Напрасно хитришь перед нами, будто не знаешь о месте, где зарыт клад… Отдай его нам!

– Помилуйте, я сказала вам сущую правду, – заплакала Мари. – Отец действительно уже не мог показать мне это место, где закопал ларец. Лучше пожалейте меня…

Два маркиза, один адмирал, а другой флигель-адъютант, пылко жаждавшие наследства (и немалого), церемониться с сестрою не стали. Очень грубо, словно тюремщики, они затолкали девушку в темный и холодный чулан, закрыли ее на засов.

– Вот и сиди, пока не скажешь, – объявили ей братья. – А если не поумнеешь, так мы придумаем тебе худшее…

Напрасно Мария Ивановна взывала к жалости, барабанила в двери, умоляя смилостивиться, – нет, братья не выпускали ее.

– Скажи, где отец закопал бриллианты, и выпустим…

Но она ведь того не знала! Братья не давали ей есть, они мучили сестру жаждой, наконец просто избивали ее:

– Говори – и ты получишь, черт с тобой, свою долю.

– Отпустите, – просила несчастная, – ничего мне не надо теперь, забирайте всю Романщину, а меня отпустите…

Наконец братья-маркизы сами поняли, что сестра ничего не скажет, и – назло ей – заточили ее в древний Череменецкий монастырь Лужского уезда. Здесь маркиза Мария Ивановна от горя сошла с ума, она не раз просилась обратно в Романщину, показывала в усадьбе разные места, но сколько ни копали землю, ничего не нашли, и вскоре сестра в монастыре и скончалась…

После этой монахини даже следа на земле не осталось, а ее племянница, ревельская маркиза Мария Александровна, что стала женою А. В. Паткуля, вспоминала о своей безумной тетке как-то небрежно и даже брезгливо.

Вот и пришло нам, читатель, время – рассказать о ней, очень красивой женщине, которая появилась с мужем при дворе Николая I, вызывая восхищение многих, а поэты воспевали ее красоту:

Где померанец и олива

Свой развевают аромат

И где вдоль сонного залива

Октавы Тассовы звучат,

Тебя природа сотворила…

И эти огненные взоры

И южная твоя краса

Печальные развеселили горы

И пасмурные небеса…

Став женою А. В. Паткуля, товарища детских забав наследника престола, красавица сразу же стала и любовницей наследника – будущего царя Александра II, который одарил женщину великолепным домом в Царском Селе на Средней улице, а мужа ее (товарища детства) сделал впоследствии обер-полицмейстером Санкт-Петербурга… тут все ясно! Мария Паткуль скончалась в 1900 году, оставив нам интересные мемуары, которые, как вы догадываетесь, и лежат сейчас передо мною, раскрытые…

Овдовев в 1877 году, она оставалась до старости очень интересной женщиной, устраивая у себя по вечерам журфиксы для царскосельского общества. У нее было немало детей, но я поведу речь лишь об одном из ее сыновей – Владимире Александровиче Паткуле, которому и досталась лужская Романщина по наследству, как прямому правнуку морского министра, а вместе с усадьбою досталось и неразгаданное завещание.

Сам же Владимир Паткуль ничего собою не представлял, удалившись в отставку еще в чине поручика. Зато вот жена его Юлия Николаевна, урожденная Вараксина, была натурою впечатлительною, внешне похожею на таборную цыганку, которой бы ворожить на вокзалах или гадать по руке на счастье…

Что сказать вам еще? Были дети, была устроенная жизнь в старинной усадьбе, дом Паткулей был полной чашей, но Юлия Николаевна все же настырно внушала мужу:

– Ты бы вот не сидел сложа руки, словно чурбан, а взял бы да еще раз проглядел завещание своего прадеда.

– Зачем, душечка? И так все ясно.

– Ясно, да не совсем-то ясно. Может, что-то откроется новое в тексте для разгадки клада? Поверь, я всем довольна, наши дети не рыдают от голода, сидя на лавке, но, имей мы миллион, разве бы я не блистала в высшем свете?

Грозный XX век неумолимо накатывался на людей, суля им тревоги, смятение и разочарование, а здесь, в тишайшей Романщине, еще витала скорбная тень маркиза с Мартиники, опять жалобно хрустела пожелтевшая от ветхости бумага, и оживали призраки мертвецов, оскаленных в едкой усмешке презрения к своим алчным потомкам…

Дело о кладе снова возникло до 1902 года, ибо еще был жив сенатор Николай Борисович Якоби, именно в этом году умерший. Окружной прокурор столицы, сын знаменитого ученого, Якоби любил навещать Романщину ради приятного отдыха подалее от городской суеты. Паткули решили посвятить его в тайну завещания, и Якоби, как опытный юрист, вник в фамильные бумаги маркизов де Траверсе, а потом развел руками: