сына. Отрекаясь от Воренка, и от псковского Самозванца, и от «литовского короля», Пожарский желал всей землей выбрать нового государя, «кого нам Бог даст», а до тех пор настаивал на единении всех земских людей «в одном совете», чтобы «на польских и литовских людей итти вместе» и «чтобы казаки по-прежнему низовой рати своим воровством, грабежи и иными воровскими заводы и Маринкиным сыном не розгонили». Надеясь на силу объединенной земщины, он уверенно говорил о казаках: «Мы дурна никакого им учинить не дадим», «дурна никакого вором делати не дадим». К сожалению, эта первая грамота Пожарского не имеет точной даты, и, стало быть, нельзя сказать, когда именно «вся земля» услышала бодрый призыв нижегородцев. Во всяком случае, это было не позднее начала февраля 1612 года. Пожарский сообщает в грамоте о выступлении из Казани в Нижний «передовых людей» и стрельцов, которых он и ждал к себе «вскоре»; по словам же одной казанской грамоты можно заключить, что стрельцы со служилыми инородцами пошли из Казани около 9 февраля. Месяц февраль, таким образом, был временем, когда нижегородское движение стало общеземским[239].

Грамота Пожарского, распространяясь по городам, произвела сильнейшее впечатление. Те, кто желал восстановления порядка не с казачьим правительством, устремились в Нижний. «Поидоша изо всех городов, – говорит летопись, – первое приидоша коломничи, потом рязанцы, потом же из Украинских городов многие люди и казаки и стрельцы, кои сидели на Москве при царе Василье». Летописец не напрасно охватил здесь такой широкий круг лиц и мест. Нижегородское движение, начатое посадскими людьми, поддержанное провинциальным служилым людом, руководимое князем высокой породы, имевшее, наконец, определенную национально-охранительную программу, могло вызывать к себе сочувствие очень разнообразных слоев общества, утомленных Смутой и господством чужой иноземной и воровской казачьей власти. Но в то же время, представляя собой опыт объединения консервативной части московского общества, нижегородское ополчение было организацией, направленной против всего, что отошло от старого московского порядка. Его должны были бояться и поляки с московскими «изменниками» и подмосковные «воры» казаки. Если первым предстояло, голодая в кремлевской осаде, терпеливо ждать развязки неизбежного столкновения между нижегородским ополчением и казаками, то казачьи вожди должны были немедля определить свое отношение к происходящему на севере движению. Первые же грамоты Пожарского заставили их действовать, Заруцкий и Просовецкий из-под Москвы задумали овладеть Ярославлем и заволжскими городами, чтобы прервать сообщения с Поморьем и изолировать их друг от друга. Хорошо задуманное дело, однако, не удалось. Ярославцы дали знать в Нижний о появлении в Ярославле «многих казаков» и о походе на Ярославль всей рати Просовецкого. Пожарский понял, что медлить нельзя, и ввиду опасности изменил первоначальный план своих военных действий. Сначала он думал идти из Нижнего прямо к Москве на Суздаль, о чем и писал в первой грамоте в таких выражениях: «А мы… собрався со многими ратными людьми, прося у Бога милости, идем на польских и литовских людей, которые ныне стоят под Суздалем». Он тогда еще не определял точно сборного места всех земских ратей и просил, например, вологжан, подумать, «где вам с нами сходиться». Получив же весть о Просовецком, он оставил мысль о Суздале и «наскоро» послал свой авангард в Ярославль, чтобы захватить этот важнейший узел северных путей раньше, чем туда явятся большие казачьи силы. Начальник нижегородского авангарда князь Д. П. Лопата-Пожарский занял Ярославль раньше Просовецкого и, переловив бывших там казаков, бросил их в тюрьму. За передовыми войсками к Ярославлю двинулись и главные силы нижегородского ополчения, пользуясь еще зимним путем. Они шли на Балахну, Юрьевец, Кинешму и Кострому по правому берегу Волги. Уже из Костромы Пожарский послал отряд на Суздаль и успешно занял этот крепкий город, важный для нижегородцев тем, что он прикрывал подступы от Москвы к нижегородским местам и был ключом всего края, лежавшего на левых притоках Клязьмы. Сам же Пожарский продолжал движение на Ярославль и пришел туда около 1 апреля, усиленный отрядами из многих поволжских городов[240].

Этим закончился первый период деятельности нижегородских воевод. В Нижнем они были местной властью, в Ярославле им было суждено стать общегосударственной. «Общий совет» нижегородский в Ярославле должен был превратиться в совет «всея земли» и был пополнен новыми элементами. Деятельность воевод и этого совета в Нижнем была военно-административной, а в Ярославле получила характер политический. Словом, в Ярославле нижегородская власть преобразовалась в новое правительство всей Русской земли.

VII

Второй период нижегородского движения; избрание Ярославля государственным центром. Организация земского правительства в Ярославле. Его состав: освященный собор, начальники, бояре и воеводы; земские представители. Отношение ярославского правительства к подмосковному и новгородскому. Поход под Москву, победа над казаками и бегство Заруцкого из-под Москвы

Покушение казаков на Ярославль послужило началом открытой борьбы двух ополчений – подмосковного и нижегородского. Оно показало нижегородцам, что казаки считают их как бы мятежным скопом против подмосковного правительства и стараются ограничить их мятежное движение одним Понизовьем. Примирение и соединение обеих сторон в совместных действиях против поляков оказывалось невозможным, и Пожарскому по одной этой причине не было расчета спешить под Москву. Раз казаки не желали отставать от воровства, то есть подчиниться вновь возникающей земской власти, эта власть могла под Москвой стать жертвой нового междоусобия, уже раз сгубившего народное дело. Она должна была поэтому искать себе особого центра, к которому тянули бы все подчиненные ей области. Ярославль мог, скорее всего, быть таким центром, как крупнейший город во всем Замосковье и Поморье. Здесь-то и образовалась временная резиденция нового земского правительства. Пожарский оставался в Ярославле с начала апреля до августа 1612 года.

Прежде историки, верившие писаниям А. Палицына, упрекали Пожарского за его медлительность и за бесполезный простой в Ярославле. В этом обличал Пожарского тот самый троицкий келарь, который в свое время умел не медлить и поторопился уехать к Москве из-под Смоленска, не стерпев бездействия в посольском стане. Больше никто не обличал Пожарского; напротив, летопись умела даже точно указать причины, по которым его «поход замешкался». И действительно, если мы вникнем в обстоятельства того времени, то поймем, что нижегородское ополчение неизбежно должно было задержаться в Ярославле. На это были двоякие причины. Во-первых, ополчение должно было докончить работу не только над своим собственным устройством, но и над объединением тех частей государства, которые присоединились к нижегородскому движению. Во-вторых, оно должно было определить свои отношения к другим силам и авторитетам, которые притязали на власть и влияние в стране. Если поляки были главным и безусловным врагом, если казачество в значительной своей части оказывалось столь же враждебным ополчением,