Выражение лица Олега стало поначалу обиженным, а затем хмурым и недовольным. Сравнение с Романовым пока что стало для него самым болезненным наказанием.

– Я хочу знать подробно – кто конкретно и при каких обстоятельствах стрелял в подозреваемых? Почему нельзя было взять их живыми? Обмануть, выманить, застать врасплох? Что помешало тебе включить твою бестолковую башку и использовать мозги для хотя бы простейшего мыслительного процесса?

Внутри Павла всё бурлило. Само собой он буйствовал в первую очередь из-за неудачи в расследовании, но гораздо хуже было то, что очередная неудача произошла из-за действий именно Олега, который теперь молчал, опустив голову.

– Тебе непонятен русский язык? Или это я стал выражаться невнятно? – ледяным тоном уточнил Павел.

– Нет…

– Тогда отвечай на поставленные вопросы.

– Одного Сашок убил, а второго Кондрашов. Мы облажались. Как ты сказал – не включили мозг, – выпалил Олег и озадаченно уставился на отца.

Павел посмотрел на сына, как на конченого дебила или пациента дурдома, причём сделал это так красноречиво, что истинный смысл взгляда стал понятен даже самому Олегу. Павлу стало ясно, что внятно сын ничего объяснить так и не сможет, и его терпение вдруг окончательно лопнуло. Он больше не собирался иметь дело с этим придурком, через которого жизнь отомстила ему за всё зло, что совершил он сам.

– Значит так, слушай сюда. Очень внимательно, – лёд в тоне Павла сменился сталью, тоже ледяной. – Ты найдёшь и вернёшь Горвата и Шацкого – обоих беглецов. Живыми. И не вздумай облажаться. Срок на всё – неделя. Дважды в день докладывать лично мне. Утром – про планы на день, а вечером – про результаты работы. Лично или радиосвязью – мне всё равно, но доклад должен быть. Тебе всё понятно?

– Так точно.

– Живыми, Олег. Если кто-то из них умрёт – лучше не возвращайся. Усёк?

– Так точно.

Несколько секунд Павел жёг сына презрительным взглядом.

– Приступай немедленно. Свободен.

Наконец, у него появилась возможность вырваться отсюда, так что Олег не стал заставлять просить себя дважды. Он развернулся и быстро вышел из кабинета. Павел, взглянув на часы, тоже медленно направился к выходу, размышляя.

Когда же именно он допустил настолько грубый просчёт, чтобы дело дошло до покушения? В своё время он немного подкрутил гайки, установил четкие рамки и контроль. Да, он предполагал, что возникнет противодействие, и оно даже возникло, но это было предусмотрено, а контрмеры заранее приняты. Что они с Дьяковым упустили? Помимо этого был и другой вопрос, тоже очень неприятный, но его Павел решил отложить на потом.

Людей на плаце собралось много. Казни в «Убежище» – величайшая редкость. Даже если быть точным – это вторая за всю историю. Первыми когда-то казнили главарей «волков» и прочих членов банды, но в этот раз вместо ненавистного врага на импровизированном эшафоте в открытом кузове грузовой машины со связанными за спиной руками стоял один из жителей «Убежища», свой. Тот, кого многие хорошо знали, и это было вдвойне неприятно.

Вторая причина, по которой все собрались, был приказ Гронина. Нет, дело было не в том, что он желал, чтобы все смотрели, как вершится казнь, ведь он не верил, что такой метод даёт верный воспитательный эффект. Его целью было сделать заявление сразу для всех.

Зеленевич смотрел в пол, избегая взглядов толпы. Он знал, что большинство не поддерживает его поступок и не хотел перед смертью видеть в их глазах осуждение. Но, надо отдать ему должное, держался он достойно. Во всяком случае, пока что.

Гронин подошёл, поздоровался в ответ на многочисленные приветствия, и мощным рывком выскочил на кузов к Зеленевичу. Тот покосился на него виноватым, испуганным взглядом, но Павел не обратил на приговорённого никакого внимания. Вместо этого он обратился к толпе.

– Смерть человека не является тем посланием, что я хочу передать вам, – громко сказал он. – Мы – не полицейское государство и не варвары. Я не хочу, чтобы в нашей организации подчинение или следование нашим правилам происходило из-за страха. Но в данном случае я вынужден сделать то, что должно. Этот человек – предал не меня и даже не нашу организацию. Во имя непонятных целей он предал всех вас. Отнял у вас капитана Кравца – человека, на котором во многом держалась ваша защита, и доктора Бернштейна, важность которого вообще невозможно оценить. С доктором ушла значительная часть нашей мудрости и знаний, которые были необходимы практически во всех наших делах. Хотя, что здесь говорить – вы и сами это прекрасно понимаете.

Павел выдержал небольшую паузу, оглядывая толпу. Все молча слушали, многие смотрели на него в ожидании, но некоторые опустили головы.

«Кто из них мои враги?», – подумалось Павлу.

– Видит Бог, я не хочу того, что собираюсь сделать, но есть ли кто-нибудь, кто считает, что убийство Кравца, профессора Бернштейна, ещё троих важных для всех нас людей, а также покушение на многих других – недостаточная причина для казни? Если есть – не бойтесь, выскажите, что думаете. Может, этот человек ещё нужен организации, может, он ценен и его стоит оставить в живых? Не стесняйтесь, возможно, от вас зависит его жизнь.

Он прекратил говорить. Это был ещё один довольно примитивный трюк, с помощью которого Павел пытался проверить присутствующих и по возможности собрать кое-какую информацию, но к его удивлению никто не выказал желания взять слово.

– Что ж… – это всё, что сказал Павел Гронин.

Сразу после этого он сделал шаг назад и в сторону, остановившись за спиной у Зеленевича. Через секунду в результате быстрого и совершенно неожиданного для подавляющего большинства людей движения шея Зеленевича хрустнула, и он мешком свалился на помост.

11

Вести с самого утра были совсем не приятными. Даже хуже – откровенно дерьмовыми они были, эти вести.

Именно с такими мыслями Павел Гронин вышел из здания штаба и ступил под дождь. Он спешил к зданию СВБ, чтобы лично убедиться в том, о чём ему только что доложили. И заодно осмотреть место, пока его не затёрли какие-нибудь бестолочи, а в том, что их в СВБ полно он больше не сомневался.

У входа в бункер его ждал пожилой человек с потухшим взглядом и виноватым выражением лица – Пётр Викторович. Не говоря ни слова, он протянул полковнику руку для приветствия. Павел размышлял долю секунды, но руку пожал.

– Как так?

В его простом вопросе звучал сдерживаемый гнев. Сдерживался он не потому, что не хотел кипятиться, а потому что старый прокурор не нёс непосредственной ответственности за произошедшее. С одной стороны, конечно, доля его вины была – нужно было наладить охрану получше, чем один полусонный боец, но с другой – об этом должен был подумать не он, а его начальник – Олег.

«Как вообще так вышло, что Олег оказался начальником старого и умного прокурора? Ну, Дьяков, лучше бы тебе не выздороветь», – подумал Павел. «Кадры решают всё. Иосиф Виссарионович, как же ты был прав».