существо в гробу, но протянул Палатазину фонарик и пошел следом, неся сломанный посох, словно копье.

Они нашли еще двух спящих вампиров и убили их тем же способом. Первым был чернокожий юноша, второй – темноволосая девушка, должно быть, примерно такого же возраста, как и Томми. Она проснулась, когда Палатазин открыл гроб, и потянулась по-кошачьи, но все еще была в полудреме и не успела остановить опускающийся молоток. Когда все закончилось, Палатазина вырвало, и он долго простоял, согнувшись, в углу, пытаясь совладать с собой. Но им нужно было продолжать свое дело. Запас кольев быстро сокращался.

Следующий закрытый гроб они нашли в комнате, где стояли еще два открытых. Томми отложил посох и взял фонарик. Палатазин приготовил инструменты, наклонился и сбросил крышку. В гробу лежала очень красивая чернокожая женщина с вытянутыми вдоль туловища руками. Она была в белой шелковой блузке, черных брюках на ремне с бриллиантовой пряжкой в форме полумесяца. Палатазин заглянул в ее восхитительные и ужасные глаза и вздрогнул, почувствовав, что решимость медленно иссякает. Он склонился для удара.

Но не успел он занести руку, как прекрасная вампирша поднялась в гробу и обожгла его взглядом до костей. В голове прозвучал крик: «НЕТ!» – и рука его онемела, а воля ослабла. Вампирша схватила его за другое запястье и приблизила к нему прекрасное порочное лицо с алчущими клыками.

– БЕЙТЕ СКОРЕЙ! – крикнул Томми.

Пытаясь высвободиться, Палатазин услышал собственный крик. Он замахнулся молотком, целясь ей в голову, но она перехватила его руку.

Хватка вампирши усиливалась, она чувствовала приливы текущей в его венах крови, позыв голода нестерпимо терзал ее. Теперь она ясно понимала: это и была жизнь, а не то, прежнее существование. Так все стало гораздо проще – ничто не имело значения, только кровь, что могла согреть и спасти от грызущего неотступного холода. Соланж подтянула Палатазина ближе и, когда запах страха омыл ее, услышала слабый, отчаянный голос, взывавший с обратной стороны ее души: «Не отдавай им себя, не отдавай, не отдавай…»

Но позыв… ох, этот сладкий, леденящий позыв был так силен…

– Ты не хочешь уничтожить меня, – прошептала она. – Ты хочешь, чтобы я тебя… поцеловала. Вот так…

– НЕ-Е-ЕТ!

Томми попятился, обернулся и поднял расщепленный посох, который он положил на пол, чтобы держать фонарь двумя руками.

Вампирша наклонила голову Палатазина. Его глаза были залиты беспомощными слезами и бессмысленной яростью. Она прижалась ледяными губами к его горлу, широко раскрыла рот и вонзила клыки на всю глубину. На мгновение Палатазин ощутил жгучую, раскаленную добела боль, сменившуюся глухим гулом в голове, который, как он догадался, должен был означать, что из его вен высасывают кровь.

Томми с округлившимися глазами шагнул вперед и принялся колотить вампиршу сломанным посохом.

Внезапно чья-то рука схватила его за загривок и отбросила, словно тряпку, к дальней стене. У него перехватило дыхание, он упал и попытался подползти к посоху. Нога в тяжелом ботинке наступила ему на руку. Он поднял голову и посмотрел в обжигающие красные глаза вампира-альбиноса, с ухмылкой его разглядывающего. Томми слышал, как удовлетворенно отфыркивается вампирша, высасывая кровь Палатазина, и как тот тихо всхлипывает.

Альбинос поднял посох и принялся разламывать его на мелкие, бесполезные кусочки.

– Скажи мне, маленький говнюк, где Таракан? – тихо спросил он полным угрозы голосом. – Это его палка! Вы с этим чуваком убили его?

Томми не ответил, и альбинос схватил его за волосы и рывком поднял на ноги. Вампир вытащил из куртки пистолет и запихнул дуло в рот Томми.

– Спрашиваю еще раз, а потом твои мозги разлетятся по стене…

Вены Палатазина наполнились арктическим холодом, пока его кровь выливалась в тело Соланж; он падал в темную расщелину, внезапно расколовшую землю под его ногами. Ему слышался пронзительный вой ледяного ветра, серебристый смех, стоны и гортанные выкрики. Душа умирала, падая из света во тьму, из жизни в ужасное королевство нежити. Он чувствовал на горле собственную руку, безуспешно пытающуюся оттолкнуть голову в сторону. Клыки сжались крепче. Пальцы его двигались медленно… очень медленно…

А потом сомкнулись на цепочке с распятием, купленным в ювелирном магазине за девятнадцать долларов и девяносто девять центов, что свисала на его рубашке.

Он сорвал цепочку с шеи. Рука опустилась под тяжестью этой вещицы, но Палатазин снова поднял ее и под раскаты грома между висками прижал к щеке вампирши. В висках застучал гром, но…

Вспыхнуло голубое пламя, и черная кожа покрылась волдырями. Вампирша вскрикнула и отшатнулась, проведя четыре борозды по его горлу. Он упал на бок и сжался, как эмбрион, чтобы согреться от холода, заполнившего четверть тела, и поднес распятие к губам, борясь с дрожью, бушевавшей в нем холодными двухсторонними потоками.

Продолжая кричать, вампирша схватилась за обожженную щеку и забилась в угол.

Глаза Кобро немного округлились, а потом он снова ухмыльнулся:

– Старина, я снесу башку этому маленькому говнюку!

Палатазин корчился на полу, прижимая распятие к рваным окровавленным ямкам от укусов на шее. Голубое пламя шипело, прижигая сходящиеся края раны. Боль сотрясала его тело, выворачивая наизнанку. Повиснув на ниточке сознания, он смотрел, как вампирша выплевывает его кровь в курящуюся паром лужу. Потом поднял голову и увидел альбиноса, просунувшего ствол пистолета между зубами Томми.

– Проглоти это! – прорычал Кобро. – Живей! Или хочешь посмотреть на его мозги?

– Боже мой! – выдохнул Палатазин, борясь с темными волнами, что обрушивались на него. – Отец Небесный…

– Проглоти это! – завизжал Кобро.

Палатазин поглядел в глаза Томми, мальчик покачал головой. Очень медленно, онемевшими пальцами, Палатазин снял распятие с цепочки и положил в рот. По щекам покатились слезы.

– Глотай, засранец! Дай мне посмотреть, как работает твой кадык!

Палатазин попытался проглотить, но, хотя распятие было совсем маленьким, оно застряло в горле. Он закашлялся и выплюнул его обратно. Глаза Кобро яростно засверкали. Томми пошатнулся и начал падать, но альбинос снова резким рывком выпрямил его.

– Или ты это проглотишь, – прошипел Кобро, – или я шлепну мальчишку. Выбирай. И выбирай быстро!

Секунду-другую Палатазин смотрел в затуманившиеся глаза Томми, глубоко вздохнул и сглотнул. Распятие проскребло по горлу и зависло в пищеводе. Он сглотнул еще раз, энергичней, и ощутил, как оно проваливается в желудок, как, должно быть, ребенок почувствовал бы опускающуюся монетку или пуговицу, холодную и металлическую. Он опозорился, обесчестил себя… но, по крайней мере, Томми остался жив.

– Оч-ч-чень хорошо! – довольно каркнул Кобро и отбросил мальчика в сторону.

Томми проскользил по полу и лег без движения. Кобро оглянулся на вампиршу:

– Перестань ныть! Твое смазливое личико скоро заживет. Тупая сучка, ты должна была заметить