– Спасибо, но у меня с учебой все нормально. Мне вообще сдавать экзамены больше не надо – автоматы, – ответила я.

– Молодец! Так держать! Я всегда знал, что ты очень умная девочка, – тут же обрадовался папа, не вникая, откуда у его, в общем-то, нерадивой дочери «автоматы».

– Может, с Ниночкой поругалась? – спросил Томас. – Что-то ее давно не видно у нас.

– Все у нас с Нинкой отлично, – ответила я. – Она пока в Ницце отдыхает.

– Она молодец! Отдыхает не где-нибудь, а в культурном месте. Тогда что у тебя не так? – не унимался пытливый родственник. – Я же вижу по твоим глазам, что что-то не так. Очень уж много в них затаенной печали. О! Может быть, это из-за любви? Какой же я недогадливый! – хлопнул он себя по лбу. – Ты же юная дева, тебя сейчас интересуют только чувства! Это из-за твоего Антона? Ох, поэтому он к нам не приходит, милая? Вы поссорились? Ты его обидела? Ревнуешь к поклонницам?

– К поклонницам? – медленно произнесла я, чувствуя, что что-то недопонимаю. – Каким еще поклонницам? Что ты имеешь в виду?

– У рок-исполнителей всегда множество поклонниц, дорогая, – принялся втолковывать мне он, – и избранницам музыкантов всегда приходится тяжело. Многие из…

– Папа! – перебила я его чуть ли не истерично. – Ты знаешь, кто такой Антон?!

– Ну что ты так орешь? – удивленно взглянул на меня Томас, вальяжно развалившийся на своем круглом диване. – Где твои манеры, Катюша?

– Так, – грозно нависла я над ним, – откуда ты знаешь, что Антон – музыкант?

– Я не слепой, – улыбнулся родитель обескураживающе, – когда твой парень остался ночевать у нас и мы всю ночь провели в беседах, я вспомнил, кого он мне так напоминал – парня-музыканта, которого я пару раз видел в клубах, а потом и в телеке. Мы разговорились, я высказал свои подозрения, и он подтвердил, что является солистом «На краю». Я тут, – кивнул на полку с дисками он, – знакомлюсь с их творчеством и придумываю варианты обложки нового диска. Только из-за Антона согласился – прекрасный молодой человек, который знает, что такое настоящее искусство, – не без намека сказал Томас.

Я слушала его и едва только сдерживала себя, чтобы не зареветь белугой.

– Папа, – вкрадчиво произнесла я, – что же ты мне не сказал, что Антон и Кей – одно и то же лицо? Что же ты молчал?

– А нужно было говорить очевидные факты? – посмотрел на меня родитель взглядом невинной бабочки.

– Вообще-то да! – заорала я, понимая, что вообще-то кричать на родителей некрасиво, но эмоции хлынули из меня, как водичка из фонтана.

– Эээ, Катенька, чего ты такая злая? – пробормотал художник. – Я думал, ты уже знаешь. Ведь вы же пара! Должны все друг о друге знать.

– Я не знала! – выкрикнула я. Подумать только, родной отец мне ничего не сказал! Обалдеть можно. – Не знала я. Томас, а тебе не показалось странным, что на сцене он один и зовется Кеем, а в жизни другой и зовется Антоном?

– Посмотри на меня, дочка, – все с той же улыбкой сказал мне родитель, – и скажи, может ли столь незначительный факт показаться МНЕ странным? И вообще, все знают, что сценический образ отличается от того, каков на самом деле артист. Пора бы уже знать подноготную сцены, Катюша! Ведь вокруг меня вращается столько творческих людей. Я думал, ты в мире искусства – как рыба в воде.

– Маразм, вокруг меня крепчает маразм, – пробормотала я.

– К тому же Антон очень просил называть его только Антоном и никак иначе. И не упоминать при людях, что он музыкант – ему от этого некомфортно, – продолжал защищаться Томас. – Ну почему ты до сих пор такая злая?

– Уже ничего, – взяла я себя в руки. Вот же собака этот Тропинин! Весь в свою мамочку.

– Если ты узнала это сейчас, значит, это так и должно было произойти, – убежденно отозвался папа. – Поэтому ты должна просто улыбнуться и порадоваться, что тебя любит такой яркий и популярный молодой человек, как Антон. А он хорош в музыке, хорош. Экспрессивен и псевдомрачен. Вот, допустим, песня про маньяка – сколько эмоций и затаенной радости!

– Чего? Какой радости? Он же убийца, – удивленно произнесла я.

– Не обращай внимания на оболочку. Содержание, – поднял палец, измазанный какой-то стойкой краской, Томас, – вот что является ядром истины.

Поговорив с Томасом, которому каким-то невероятным образом удалось меня успокоить, я притащилась в свою комнату и рухнула на кровать лицом вниз. Телефон так и не показал мне новых сообщения или звонков. Кейтон так меня и не хватился, и это невероятно бесило.

Подсознательно я ждала хоть какой-то реакции Кея – телефонных звонков, сообщений, может быть, даже того, чтобы он, увидев не меня, а Алину, бросился бы вон из пиццерии, чтобы найти меня или бежать ко мне домой. Да, около дома я его ждала более всего, но он так и не пришел.

Но ничего из того, на что я надеялась, не случилось. Кей вытащился с Алиной на улицу, покричал на нее немного (признаюсь, это согрело мне душу), усадил ее в машину и поехал прочь, нарушив пару-другую правил, словно они были установлены для простых смертных, а не для него, Царственного Парня.

Всю дорогу множество назойливых вопросов «почему» вертелось в моей голове. Они и сейчас вертятся. Почему Кей молчит? Почему он уехал с Алиной? Почему он вообще так поступил? Почему во мне нет чувства удовлетворенности местью, а в груди сидит новое неприятное чувство – такое противное, как будто бы по сердцу медленно проводят острыми когтями три десятка кошек?

Лучше бы ты традиционно спросила: «Почему я дура? Почему я не могу нормально отомстить? Почему я влюбилась в козла?»

Красивого и иногда такого нежного… козла?

Почти всю ночь я не могла заснуть. Все те же мысли, толкаясь и шипя друг на друга, торопились заполнить мое сознание, но мне мешали и внешние раздражители: Томас и его гости, которые надумали приобщиться к фольклору и горластым хором распевали всенародно любимые песни.

– Ой, цветет калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я, парня молодого на свою беду… – заливисто и вполне стройно пели они, а слова текста совпадали удивительным образом с моим ходом мыслей.

О, да, я полюбила этого… я уже не могу подобрать нужных метафор и эпитетов, чтобы выразить свое презрение к Кейтону. В общем, на беду полюбила этого Главного Бабника-кукловода Земли. Вот, уже на гиперболы перехожу.

– …слов я не найду.

Действительно – не могу найти нужных слов, чтобы описать поступок чудовища Кейтона. Почему он тогда, на квартире у себя, не смог признаться мне в обмане, зачем плел чушь, показывал фото брата? Я не смогла его тогда поцеловать, словно бы мое тело или душа чувствовали неправду, а разум еще нет.

Хор под управлением Томаса продолжал, как по заказу:

– Черный ворон, черный ворон, что ж ты вьешься надо мной, ты добычи не дождешься…

Вот кто из них черный ворон, так это Арин. Длинноволосый предатель. Они с Кеем два сапога пара – жалкие вороны, с ударением на второй слог. Интриганы. Кстати, помнится, почтенная матушка Антоши говорила, что у Лескова была какая-то девушка, которую увезли от Арина куда подальше ее родители, узнав, что она, говоря современным сленгом, залетела. Надо же, даже странно, что не от придурка беловолосого.