инстинктивно сделал то же самое. А в следующую секунду он на полной скорости метнулся прямо под колёса «камаза». Привыкнув неотрывно следовать за ним, я сначала повернул руль в ту же сторону. Но, конечно, сразу опомнился и ушёл вправо. Смотреть в зеркала уже было некогда – я вмазался в зад попутной легковушки, потерял равновесие, упал, пару раз перевернулся, несколько метров проехал на боку по асфальту и в итоге растянулся поперёк нашей полосы. Едущая сзади машина, к счастью, успела притормозить, а то от меня точно остались бы рожки да ножки.

«Харлей» вампира от встречного удара улетел куда‑то далеко‑далеко влево, в кювет, а самого его словно катком растянуло по дороге под шинами «камаза». Меня откинуло не так далеко – я валялся рядом со своей покорёженной «ямахой» на проезжей части. Верхняя половина моего тела чувствовала себя ещё ничего, но с ногами творилось что‑то очень, очень нехорошее. Я чувствовал, что они как‑то неестественно выгнуты в месте, где у меня раньше были колени, да и ниже тоже. Видимо, мне их переломало в нескольких местах.

Сначала могло показаться, что вампиру досталось значительно крепче, чем мне – ведь его тело оказалось изувечено до такой степени, что даже очертания не угадывались. Но, на самом же деле, я тут был единственный, кто пострадал. Ведь он умеет регенерировать, а я нет. Видимо, именно об этом он и подумал, решившись на такой отчаянный шаг.

Разве упыря может напугать какой‑то там «камаз»? Пусть он даже проехался по нему всеми своими многочисленными колёсами. Сущая ерунда! А вот я неизвестно теперь, выживу ли.

Как бы то ни было, пока я жив, времени терять нельзя. Это сейчас он расплющен до неузнаваемости, а через полминуты соберётся по песчинкам и воскреснет. Закусив губу и передёрнув затвор пистолета, я пополз по направлению к телу. На ноги свои приказал себе ни в коем случае не смотреть. Наверное, если бы я увидел это кровавое месиво, то точно отключился бы, не закончив дело.

Нас отделяло всего‑то лишь пару десятков метров, но полз я медленно, как улитка. По сантиметру в секунду. Каждое, даже незначительное движение отзывалось такой болью, что глаз лились слёзы. Я непроизвольно стонал и дышал быстро‑быстро, как собачка.

Вдруг рядом, визжа шинами, резко притормозил «уазик» с прожекторами на крыше. Под ошеломлённые взгляды двух мужиков, выбежавших из «камаза», из этого «уазика» выскочили трое людей в форме и беспощадно изрешетили серебряными пулями и без того бесформенную массу, в которую превратился вампир. Я выдохнул облегчённо и упал на сложенные перед лицом руки. Как вовремя подоспела подмога! Теперь эта тварь уже не оживёт. Можно и мне умирать.

– Эй, Каспаров, ты как?

«Каспаров» – это меня так прозвали в седьмом отделе за моё увлечение шахматами.

Я по голосу узнал человека, который ко мне обратился. Лёшка – парень из нашего отряда – неплохой малый, но глупый, жуть! Мне хотелось ответить ему, мол: «Разве ты и сам не видишь, что я крайне плохо?», но не получилось. От болевого шока я ничего не мог сказать. К счастью, со мной больше не разговаривали. Лёшка догадался позвонить в штаб и вкратце описал им ситуацию. На том конце провода ему что‑то долго объясняли, а он в ответ только чесал макушку и пожимал плечами. В итоге бросил нехотя:

– Ладно, сделаю. Не знаю, правда, зачем это. Но раз вы приказываете…

Он присел рядом со мной, снял с меня куртку, а потом и цепочку с жетоном охотника. Прогулялся до «камаза» и кинул их в кровавую лужу, оставшуюся от вампира. Придавил ногой, извозив в крови. Что‑то сказал мужикам из грузовика, прижал указательный палец к губам и, для убедительности, провёл ребром ладони по горлу. Те в ответ только испугано захлопали глазами и спрятались обратно в кабину.

Потом охотники все втроём по‑быстрому погрузили меня на заднее сиденье «уазика». Автомобиль снова взвизгнул шинами и сорвался с места, помчав нас по ночной дороге.

– Держись, парень, – кто‑то хлопал меня по плечу и постоянно говорил со мной, но его голос звучал очень глухо, будто бы сквозь вату. До базы я не доехал – отключился через несколько минут, и моя пытка, наконец, закончилась.

Мне вдруг стало так хорошо, так уютно и безмятежно, что я даже решил, что умер или, хотя бы, умираю. Но нет. Два дня пролежав без сознания, я в итоге всё же пришёл в себя, и ко мне снова вернулась нестерпимая боль в коленях, которая с того дня уже больше меня не покидала. Иногда она становилась сильнее, иногда слабее, но до конца так и не проходила. И даже обезболивающие почти не помогали.

Вскоре после моего пробуждения ко мне в палату зашёл врач и, узнав в нём одного из наших медиков, я понял, что я нахожусь не в обычной больнице, а в госпитале охотников. Первое время я не мог ни с кем говорить, только стонал и пытался зачем‑то содрать с себя гипс, но врач, тем не менее, счёл нужным рассказать мне, что произошло. Оказывается, меня оперировали почти сутки. Собирали по мельчайшим деталям берцовые кости, а на месте коленных чашечек установили двухполюсные протезы. Ещё он подметил, что мне сказочно повезло – выше коленей ничего не пострадало, только ссадины и небольшое сотрясение. Потом он добавил дозу обезболивающего и оставил меня, как он выразился, отдыхать.

Отдыхом я бы это не назвал. Первые дни у меня было стойкое ощущение, что я попал в ад, и черти жарят меня на сковородке. Днём и ночью я извивался на постели, тщетно пытаясь высвободиться от тисков боли. Почти ничего не ел, сильно похудел и ослаб. Но через две недели я вдруг то ли свыкся с болью, то ли начал поправляться – у меня появились аппетит и желание жить. Я даже попросил у врача свой телефон. Нужно было позвонить маме и бабушке, успокоить их и сказать, что