ты вольна поступать, как тебе захочется; если тебе не понравится, вернешься к коровам, лосям и Йоханнесу…»

Поезд вздрагивает и тормозит. Потом снова трогается с места. И из-под колес внезапно выскальзывает мелодия, старая, популярная несколько лет назад. Выскальзывает и упрямо лезет в уши: чу-чух-чух, чу-чух-чух, чу-чух-чух-чух-чух.

«Слышишь?» – спрашивает Магдалена. Эллен кивает. И в ритмической песне она вдруг явственно различает тетеревиное токование – первый звук похож на тот, с каким ломается сухая коряга, а вслед за ним еще один краткий, как будто кто-то захлебнулся.

Она стоит в лесу среди рослых деревьев, залитых серым утренним светом. Вверху, вытянув шею, сидит птица – на фоне рассветного неба она отлично видна. Йоханнес – ее проводник. С предельной осторожностью, мелкими шагами они приближаются к токующему тетереву. Из глубины леса доносится разнобой совиных перекличек и голубиное воркование. Один раз раздается рев оленя.

Утренний бриз шевелит кроны деревьев, а где-то вдали гудит утренний поезд. «Я тоже хочу туда», – внезапно думает она. И вот она здесь.

«Билеты!» Мимо в мрачной тишине идут толпы раздраженных сонных людей, протаскивая через норовящие захлопнуться двери чемоданы и хнычущих от усталости детей.

«Можно я расскажу тебе кое о чем? – тихо спрашивает Эллен. – Об охоте. Хотя нет, давай лучше ты расскажешь… Помнишь, когда Мурран и Рагги встали на барсучий след?..»

Полусонная Магдалена вздрагивает, ее мускулы напряжены, а перед глазами картина: Йоханнес вытаскивает из норы первого барсука и нацеливает пистолет в его безумный испуганный глаз. В ушах звучит одобрительный лай Рагги и короткий выстрел. Готово. Какое-то время барсук еще подергивается, а на желтом песке появляются красные лужицы и ручейки. Псы лают и рычат, а потом снова разрывают нору.

«Возвращаемся на машине, – громко говорит она. – Я до боли сжала кулаки и слежу, как растет скорость: девяносто, девяносто четыре, девяносто пять, что-то без умолку свистит, автомобиль на пределе: сто, сто пятнадцать, сто двадцать. В салоне сладковатый запах песка и крови. Мурран тычется мягким ухом мне в щеку, смотрит горячими блестящими глазами, а шкура трепещет и вздрагивает. На меня вдруг накатывает тошнота и одновременно – огромная радость. В следующий раз я убью сама…»

«Ты бы смогла? – спрашивает Эллен. – Ты ведь такая добрая. Я прекрасно помню ночь перед нашим отъездом. Я так волновалась. Тайком пришла в гостиную. Думала, никогда больше не вернусь домой. А ты тоже оказалась там…»

Магдалена густо краснеет и, чтобы не допустить паузы, иронически декламирует: «По кружевной дорожке, что луна начертила на полу, я осторожно ступаю в длинной рубашке. Страстная пятница, и мне не спится. За окнами необычная, сказочная серость. Ни одна ветка не шевельнется на аллее, по потолку бродят тени, выводя прихотливые лунные узоры. Но что это? Еще одна рубашка! И мы, печальные, едва не падаем друг на друга, обнимаемся и плачем!» Эллен неуверенно смотрит на нее.

Но Магдалена уже ищет что-то в своих вещах, бросает взгляд в окно, вздыхает.

Сквозь налипший снег пробиваются дорожные огни, поезд предупредительно воет: «Я еду-у-у!» Хлопают двери, в жаркий вагон проникает струя холодного воздуха.

«Скоро мы разойдемся в разные стороны, моя девочка!»

Эллен судорожно сглатывает. «А помнишь еще тот последний день? Как мы зарывались носом в землю и пытались учуять запах солнца, весны и просыпающейся жизни? А когда перевернули мох, нашли там спящих жуков…»

«А над нами теплый порывистый ветер, – подхватывает Магдалена шутливо, все еще копаясь в своих дорожных принадлежностях. – Бежит ручей, размывая снег, а мы лежим, подставляем лица ветру и впитываем его. Мой золотой браслет волшебно блестит на фоне коричневой воды. Этой ночью лед точно тронется. А насекомые пусть еще немного поспят… Слушай! У нас больше нет времени мечтать! Мы приехали! Мы в городе!» Она поворачивается к подруге лицом, щеки пылают, глаза блестят.

«Город! Смотри, вон там Стрёммен. Видишь, огни и люди!»

«Магдалена, – шепчет Эллен, – Магдалена».

«Восторг! Правда? И теперь я знаю, что я часть всего этого, как бы то ни было. Я была заколдована, а теперь свободна. Иди за мной!» – воодушевленно заканчивает она и направляется к дверям.

Железный длиннотелый конь, доставивший их к цели, стоит, попыхивая. Стайки людей суетливо перемещаются вдоль полотна. Извилистая, петлистая, похожая на черную змею людская лента постепенно исчезает в полутьме виадука.

Эллен вдруг резко хватает Магдалену за руку и, заикаясь от отчаяния и растерянности, бормочет: «Послушай! Слышишь? Я хочу назад – я хочу домой. Скажи им, пусть поворачивают назад!»

Магдалена смотрит на нее с неприязнью и удивлением. «Глупости, – говорит она отстраненно. – Просто иди за мной. Тут нет ничего страшного».

«Нет ничего страшного», – механически повторяет Эллен и идет следом, не отрывая застывшего взгляда от уверенной спины, которая направляется к виадуку.

Письмо

Герр Вопель просыпался медленно. Так было всегда. Ему было очень неприятно ощущать, как мозг, еще миг назад наполненный разноцветными облаками случайных снов, вдруг становится пустым и холодным, и пустота и холод только разрастаются, как бы он ни сжимал свои веки. Но в тот день все пошло иначе. В комнате было уютно – темно и тепло, и чувствовалось что-то новое, словно сон не исчез, а витал вокруг, раскачивая его вверх-вниз. Герр Вопель не сразу понял, что все дело в музыке. Она доносилась из соседней квартиры и была прекрасна. Ее исполняли именно для него, именно сейчас, и это было поразительно. Он долго лежал в кровати, молчал и улыбался. У музыки не было ни четкого ритма, ни запоминающейся мелодии, но созвучия были неожиданны, катились друг за другом внахлест и под конец превратились в восхитительный гул. А герр Вопель почувствовал подъем духа и понял, что способен на поступок – неясный, но великий и героический. «Я король», – подумал он гордо под перекаты бурных и мощных музыкальных волн в голове. Но вот волны утихли и отхлынули, а в глазах герра Вопеля появились слезы, и он сказал себе: «Я должен все изменить. Так нельзя. Я возвращаюсь домой на рассвете и целый день сплю. Я урод». Внезапно испугавшись, что вокруг снова станет тихо, он встал и пошел, в полутьме спотыкаясь о мебель и сдерживая ругательства. Нащупал свою шляпу и спешно вышел на улицу. Граммофон затих, но издали доносился городской шум. «Хорошо, что я никого не встретил», – бормотал герр Вопель, смущенно и неуверенно шагая по пустой улице.

Маленький сутулый человек, руки в карманах брюк, подбородок с жидкой бородкой слегка выдвинут вперед, глаза полуприкрыты. Все еще