Всё сказанное выше, дает мне основание выносить кантовскую философию за рамки немецкой классической философии, представленной школой, прежде всего, Фихте и Гегеля, школой, которая отрицала Просвещение, и считать великого «прусского мудреца», как величал Канта первый его биограф пастор Боровский, с точки зрения духа и стиля философствования философом XVIII века — века Просвещения, последним поборником в Европе великих просветительских идей, критическим философом Просвещения. С этой точки зрения Кант олицетворяет собой границу между двумя философским эпохами — эпохой Просвещения, которую он завершил, и эпохой немецкой классики, которую он подготовил, но, к сожалению, после него развивалась вопреки его философии.

Позиция Канта как философа Просвещения может быть подтверждена связанными с его смертью историческими фактами. Вот как описывает эту ситуацию, основываясь на зафиксированных в документах свидетельствах очевидцев данного события, один из величайших мыслителей XX века Карл Поппер в своей памятной речи, с которой он выступил по лондонскому радио в день 150-летия со дня смерти Канта: «150 лет назад в Кёнигсберге — провинциальном прусском городке — умер Иммануил Кант… Друзья Канта намеревались скромно предать его земле. Но этот сын ремесленника был похоронен как король. Когда по городу распространился слух о его смерти, толпы людей устремились к его дому. В течение многих дней с утра и до позднего вечера сюда съезжалось много народу. В день похорон все движение в Кёнигсберге было приостановлено. Под звон колоколов всего города за гробом следовала необозримая процессия. Как свидетельствуют современники, жители Кёнигсберга никогда не видели такой похоронной процессии.

Что могла бы значить эта многолюдная и стихийная процессия? Едва ли ее можно объяснить лишь славой Канта как великого философа и доброго человека. Мне представляется, что это событие имело глубокий смысл. Я бы осмелился предположить, что тогда, в 1804 году, во времена абсолютной монархии Фридриха Вильгельма III, каждый звон колокола по Канту был отголоском американской и французской революций, отголо- ском идей 1776 и 1789 годов. Для своих сограждан Кант был символом этих идей, и они шли за его гробом в знак благодарности своему учителю за провозглашенные им человеческие права, принципы равенства перед законом, космополитизма, вечного мира на земле и что, может быть, важнее всего — самоосвобождения посредством знания… Кант верил в Просвещение, он был его последним великим поборником… Но послушаем, что говорит сам Кант об идее Просвещения: ПРОСВЕЩЕНИЕ — это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие — это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! — Имей мужество пользоваться собственным умом! — таков, следовательно, девиз Просвещения**. То, что здесь Кант говорит, является, несомненно, его личным признанием, его испове- дью; это очерк его собственной истории. Кант, выйдя из нужды, обстановки пуританской строгости, в которых он рос, смело вступил на путь самоосвобождения посредством знания. Спустя много лет он иногда с ужасом вспоминал (как сообщает Хиппель)[797] свою „невольную молодость**, годы своего духовного несовершеннолетия. Пожалуй, можно было бы сказать, что путеводной звездой всей его жизни была борьба за свое духовное освобождение»[798].

Проявленные в траурные дни кёнигсбергскими гражданами почтение и любовь к Канту есть, скорее, свидетельство того, что «прусский мудрец», по словам Шеллинга, «оказался в полной гармонии со своей эпохой и явился для Германии высшим провозвестником и пророком ее духа»[799]. И далее: «Кант… один из тех немногих великих в интеллектуальном и моральном отношении индивидуумов, в которых немецкий дух созерцал себя в своей живой целостности»[800]. После такого предварительного и затянувшегося примечания можно переходить к реконструкции основных мотивов, принципов и положений кантовской философии.

В творчестве «прусского мудреца» принято выделять два периода: докритический и критический. В докритический период, который канто- веды условно определяют 1746-1769 гг., страстным увлечением молодого Канта, его, образно говоря, «первой любовью» было естествознание. Значительное время в этот период он уделяет естественно-научным, в особенности космологическим, и метафизическим вопросам. Последние решаются в духе господствовавшей тогда в Германии догматической метафизики Христиана Вольфа, а в решении естественно-научных проблем молодой Кант следует непревзойденному авторитету механики Ньютона, что со всей очевидностью проявилось в понимании им пространства и времени, вопросов космологии. Главный труд Канта «докритического периода» — «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755), в котором впервые в европейской философии, исходя из принципов механики Ньютона, была обоснована идея об естестественном происхождении и развитии Вселенной. И хотя с точки зрения современной науки высказанная молодым Кантом гипотеза о возникновении Вселенной из газовой туманности и не соответствует действительности, всё же это был ощутимый удар по господствовавшим тогда догматическим космологическим представлениям, в которых Богу отводилась роль зодчего Вселенной, и мощный прорыв, толчок к научному решению космологических проблем. Этой своей космогонической гипотезой, по словам Ф. Энгельса, Кант «пробил первую брешь в метафизическом способе мышления»*9. '

Переломным периодом в философских изысканиях «прусского мудреца» оказались 60-е годы XVIII века, когда произошло его знакомство с философскими трудами Дэвида Юма. Как отмечал сам Кант, «замечание Давида Юма было именно тем, что впервые… прервало мою догматическую дремоту и дало моим изысканиям в области спекулятивной философии совершенно иное направление»[801] [802]. Подобно тому, как Юм пробудил Канта от догматического сна в теории познания, Ж. -Ж. Руссо, который стал для него, по собственному признанию кёнигсбергца, «вторым Ньютоном», прервал его догматическую дремоту в метафизике нравов. Именно с «Трактата о человеческой природе» Д. Юма и романа «Эмиль, или О воспитании» Ж. -Ж. Руссо началось духовное перерождение Канта и его переход на позицию критицизма.