А еще в Яме стало тихо . Когда заканчивались тренировки, беседовать можно было нормальным голосом, не срываясь на крик, как требовалось прежде. Стража на мостках не знала, что и думать о неожиданных переменах; Хэри запретил своим подданным отвечать на грубые оскорбления и насмешки стражников, велел подчиняться прямым приказам и почтительно отвечать на прямой вопрос, но в остальном полностью игнорировать стражников.

Он соорудил себе трон – покрытое грубой подстилкой сиденье на скамье у родника. Оттуда открывался вид на его крошечное мирное царство, где львы и агнцы равно слишком почитали его бескомпромиссную жестокость, чтобы жаловаться, не говоря о том, чтобы проявить неповиновение.

Сточной канавой Ямы стала лишь левая канавка, по которой стекали воды источника. После одного убийства и нескольких серьезных побоев в остальные стоки никто не осмеливался справлять нужду. По центральной канавке текла вода для умывания, где каждый заключенный мог ополоснуться или постирать тряпье; невзирая на отсутствие мыла, к концу первого круга помывки скотская вонь над Ямой рассеялась, оставив заметный и не слишком скверный запах пота. Сток, изгибавшийся вправо, заключенные вымыли порванными на тряпки рубахами от бассейна до слива в другом конце тюрьмы, и по нему текла питьевая вода, чистая и свежая, как сам бьющий из скалы родник.

Делианн, когда его не звали в судьи или, верней сказать, оракулы, проводил время, сидя на полу с поджатыми под себя ноющими ногами и пребывая в чародейском трансе. Он изучал токи черной Силы, обвивавшие смутную оболочку Хэри, и видел, как в лихорадочном бреду каменные стены колышутся, идут неспешными, высокими волнами, словно в открытом море.

Много времени он проводил, думая о черной силе. Думая о сплетениях случайностей и решений, которые по ошибке зовутся судьбами.

Много времени он проводил, размышляя о Кейне.

Дважды пытался он рассказать Хэри о том, что открыл, но всякий раз обстоятельства были против него. Хэри полностью ушел в заботы об укреплении и пропитании своего крошечного феода; Делианну удавалось отвлечь его лишь ненадолго, а приступы лихорадки поражали его косноязычием.

– Твоя Оболочка… – начал он в первый раз. – Ты знаешь, что такое Оболочка?

– Ага, – рассеянно подтвердил Хэри. – Я был женат на чародейке.

– Твоя Оболочка черного цвета. Тебе должны были говорить, что она черная.

– И?

– Все дело в Силе. Скалы – вокруг нас скалы Донжона – не сдерживают черной Силы. Не думаю, что ее что-то могло бы удержать.

– Давай к делу, Крис. Короче.

– Твоя Оболочка темна из-за этой Силы, не понимаешь? Ты не можешь ей противостоять.

– Делов-то. У многих в Оболочках видны черные пятна.

– У всех есть черные пятна на Оболочках. У каждого. Только обычно их не видно за другими цветами. Но угольно-черная аура! Это большая редкость. Огромная. Передать не могу, какая. Думаю – более поздние случаи мне неизвестны, – последнюю наблюдали у Джерета из Тирналла.

– Древность какая, – пробормотал Хэри. – Он ведь почти что миф.

– Не древность, вовсе нет. История. Только хумансы считают ее древней. Хэри, Завет Пиришанта был заключен, завершив восстание Джерета, всего лишь пятьсот лет назад. Да я знавал живых свидетелей этому. Мой отец – я хочу сказать, король… Т’фаррелл Воронье Крыло был там как свидетель от перворожденного племени. Джерет Богоубийца – фигура столь же реальная, как мы с тобой. То, что ты слышал о нем, что говорится в песнях и сказаниях, скорей правда, чем выдумка.

– А я тут при чем?

– Та же сила: ты решаешь и делаешь. Эта способность сделала Джерета Богоубийцей, а тебя делает Кейном.

– Слушай, ты бы прилег? Совсем бредить начал.

– Твоя сила – это моя сила, это власть для всех. Мы все наделены ею… только не пользуемся. Черная Сила, понимаешь? Это метафора . Как удар в челюсть. Фокус. Направление. Концентрация. Без страха. Воплощенная воля. Явление. Вот что такое Кейн.

– Не понимаю.

Делианн положил на колено сплетенные пальцы и оперся о покрытый испариной камень. Холодные скалы вытягивали жар из тела, и, когда чародей заговорил снова, речь его стала более внятной.

– Порой я вспоминаю, – произнес он медленно, – чему ты учил меня на тренировках в Консерватории. Помню, как ты напялил на меня сорбатановую броню, чтобы показать мне настоящий удар. Двадцать семь лет прошло. Я пережил немало драк – меня огры метелили! – и никто, ни одна живая душа не била меня так сильно.

– Удар – это не только и не столько сила, – заметил Хэри. – Хороший удар – наполовину физика, наполовину психология.

– Как и черная Сила. Любой может пользоваться ею, как любой, у кого есть руки, может дать в глаз. У тебя просто лучше получается. Ты отбрасываешь все несущественное. Сильно ли ты ударишь, если боишься сломать руку? Хорошо ли станешь драться, если боишься проиграть?

– «Пусть тебя не тревожит собственная безопасность – предложи противнику свою жизнь», – пробормотал Хэри и поджал губы. – Брюс Ли.

– Философ?

– Ага. – Он выдавил улыбку. – Умер молодым.

Делианн пожал плечами.

– А Кейн – нет.

Хэри отвернулся.

– Не говори мне о Кейне, – промолвил он. – Я пытался быть Кейном. И очутился здесь.

– Нет, нет, нет! Ты очутился здесь, потому что пытался не быть Кейном.

Вот этого говорить как раз не следовало – теперь Делианн понимал это. Упоминание Кейна зарубило разговор на корню. Кейн потребовал у Орбека отнести его к паре «змей», затеявших свару, а Делианну грубо предложил побеседовать в другой раз, когда чародею станет получше.

Вторая попытка, несколько часов, а может, и дней спустя завершилась с успехом едва ли большим. В этот раз Делианн подступил к теме осторожнее; пару раз он заводил с Хэри беседы, вовсе не касаясь главного. Они пересказывали друг другу, что случилось с ними после того, как они расстались в Консерватории, двадцать семь лет тому назад.

Приключения Кейна Хэри упомянул лишь вскользь, поскольку в основном они были знакомы и Делианну; по большей части он рассказывал о жене и дочери, об отце, о доме, который отняли у них. Делианну было что поведать в ответ: начиная с первых дней в Поднебесье, когда он едва не умер с голоду, прежде чем наняться вышибалой в «Экзотическую любовь» к Кайрендал и встретить там Торронелла. Он рассказал о своем усыновлении, о жизни принца-подменыша – кулака Короля Сумерек – в Живом чертоге и окрестных краях, закончив злосчастным походом по следу сгинувшего в Забожье посольства. Он рассказал о Томми и странным образом порадовался и взгрустнул одновременно, узнав, что Хэри хорошо помнил вышибалу и относился к нему с уважением и некоторой приязнью.

– Томми умер кейнистом? – переспросил Хэри вполголоса и покачал головой. – Поверить трудно. Он всегда был такой, знаешь, такой вменяемый. Практичный.