быстро забыли. По словам Поукса, об истинности которых я судить не берусь, на Кокборна надавили, чтобы дело не дошло до «Айсис» (ученая степень Эдварда была под вопросом, и декан колледжа взял дело под свой контроль, хотя, как я уже сказал, за правдивость того, что говорит Поукс, я не ручаюсь).

Я не знаю, за что Эдвард так люто ненавидел мистера Кертиса. Я не имел чести общаться с ним лично, но часто видел, как он прогуливался по двору один или с женой директора – Энн. Мистер Кертис казался мне довольно приятным человеком, особенно если принять во внимание, что он преподавал историю. Но как бы там ни было, ненависть Эдварда была безмерна, и в итоге он пришел к выводу, что их совместное существование невозможно. Такие мысли порой приходят на ум всем студентам, вот только, в отличие от других парней в винчестерских галстуках в клубе «Карлтон», он сразу понял: лучше всего покончить не с собой, а с другим. Большинство студентов с хронической бессонницей рано или поздно предпочтут убить себя, и лишь немногие – кого-то другого.

Тщательно спланированное, убийство это было совершено с откровенной простотой, присущей студенту кинематографии, который до второго провала на экзамене по истории (из-за неспособности рисовать карты) считался знатоком этого предмета.

Комната мистера Кертиса располагалась прямо над боковыми воротами. Они закрываются в девять. Ключ хранится у привратника. В кабинете казначея всегда лежит дубликат, и Эдвард понимал, что именно он ему и нужен. В обед Эдвард пришел к казначею. Ключи висели на гвозде рядом с рабочим столом, за которым сидел хозяин кабинета. Эдвард начал выдумывать какую-то историю о сгоревшем ковре – казначей разозлился, но с места не сдвинулся. Затем огонь перекинулся на диван – казначей встал, но из-за стола не вышел. Тогда Эдвард швырнул в огонь стул и предположил, что «после празднования победы на лодочных гонках все огнетушители пусты, сэр». Это было уже слишком, рассерженный казначей удалился решительным шагом; Эдвард схватил ключи и помчался в свою комнату, где поджег ковер, диван, стул и, на случай если казначей придет с проверкой, опорожнил огнетушители. Его слуга решил, что Эдвард пьян.

Затем Эдвард поспешил к мистеру Кертису и договорился встретиться с ним в десять; президенту Совета он послал записку с просьбой уделить ему время для личного разговора, такие встречи обычно назначались на четверг, и с чувством отлично выполненной работы он спокойно пообедал в клубе «Карлтон».

После обеда он сел на велосипед и по пыльной дороге прокатился до Абингтона, а там, пройдя мимо старинных антикварных лавок, зашел в самую неприметную из них и купил кинжал. Сел у живой изгороди и наточил его камнем, купленным в «Рэдли». Вернувшись со всем этим обратно, принял очень горячую ванну. С нескрываемым удовлетворением в полном одиночестве поужинал в «Джордже» – нужно было еще кое-что обдумать.

Тем вечером в Совете было непривычно людно, выступал какой-то очень известный политик из Лондона. Эдвард от себя лично задал вопросы о вооруженных силах, «тонкостях» отправки дипломатической почты, часах, газовых горелках на крышах и бюстах премьер-министров – не заметить его было невозможно. Без пяти минут десять он сказал тому, кто подсчитывал голоса, что скоро вернется, и вышел из зала. Все решили, что он пошел выпить кофе, пока буфет еще открыт. Велосипед Эдварда вместе с прочими теснился у ворот на Сент-Майкл-стрит, прямо под вывеской, которая запрещала велосипедам там находиться. Спустя восемь минут он вернулся, довольный собой, и почти сразу же его попросили выступить. Хотя это скорее можно было назвать убедительным алиби, а не блестящим примером ораторского искусства, но к тому моменту слушателей и так почти не осталось. По дороге домой его душа ликовала. Это было превосходное убийство. Все случилось, как было задумано. Никем не замеченный, он прошел через боковые ворота и поднялся к мистеру Кертису. У того была привычка, подходящая скорее директору, нежели простому преподавателю: при появлении посетителя он какое-то время продолжал читать или дописывал пару слов, пытаясь тем самым подчеркнуть свое превосходство. Эдвард убил его, не дав закончить утонувшее в луже крови предложение. Возвращаясь домой, он прошел по Джордж-стрит до канала и выбросил кинжал. «Вечер выдался удачным», – решил Эдвард.

Гастингс, ночной портье, любил задерживать людей на крыльце разговорами. Многих эта привычка раздражала, но в тот вечер Эдварда переполняло добродушие, и он заговорил первым.

– Ужасно скучные дебаты в Совете, Гастингс.

– Согласен, сэр, а сами вы выступали?

– Пытался.

– Что ж, сэр, если вы жаждали шумихи, вам следовало бы остаться сегодня в колледже. Здесь происходит что-то неописуемое. Не припомню такого за все годы службы.

– Гастингс, что произошло?

– Сэр, не спрашивайте! Я всегда знал, что его светлость плохо кончит.

– Скажи мне, что произошло, Гастингс.

– Ох, сэр, вы же знаете, каким бывает лорд Поукс, когда напьется. Его ничто не остановит. Вечером он вернулся ужасно пьяным. Он не заметил меня, когда я ему открыл, – просто пронесся мимо и упал на газон. А поднявшись, начал ругаться на чем свет стоит, говорил, что учителя не имеют права сажать тут траву, на которую падает джентльмен. Сказал, что убьет их всех.

– И что, Гастингс?

– Он убил, сэр.

– Что, всех?

– Нет, сэр, не всех! Только мистера Кертиса, сэр. Господин декан пошел искать лорда Поукса, чтобы уложить того в кровать, а нашел уже спящим на полу в комнате мистера Кертиса, а сам мистер Кертис, отмеченный столь высокой наградой, очень медленно истекал кровью, вы бы сказали «капля за каплей», сэр.

– Будь я проклят!

– Вот, господин декан именно так и сказал, сэр. Он сейчас у господина директора.

Полночное небо наполнилось колокольным звоном.

– Пойду-ка я спать, Гастингс. Странное дело.

– Ваша правда, сэр. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Гастингс.

Эдвард лег в кровать с тревогой на сердце. Жаль, что во всем обвинят Поукса, правда очень жаль. Но чем глубже он проваливался в сон, тем больше убеждался, что это, возможно, лучший исход. Он подумал о Поуксе – печальная фигура. Его отца попросили покинуть дипломатический корпус после постыдного происшествия с младшей дочерью черногорского министра, затем он женился на кузине, обзавелся наследником и умер от белой горячки в сорок два года. Было очевидно, что Поукс-младший не обзаведется наследником и вряд ли доживет до сорока двух. Он почти всегда был полупьян. Затем мысли Эдварда обратились к упадку великих семей Италии времен Возрождения, и где-то далеко часы на башне Святой Марии пробили половину первого. Хороший вечер и сон…

На следующее утро