— Мне очень не нравится, что ты так тяжело работаешь. Билли не должна этого допускать.

— Она ничего не может поделать, ты знаешь. Я сама такая. Ведь могу же я отказать любой клиентке. Не волнуйся. — Вэлентайн понимала, что они беседуют, как полузнакомые люди. Она вздохнула, ожидая, когда услышит обязательные слова.

— Дорогая, сегодня вечером ты не слишком устанешь, чтобы поужинать со мной? — Тон его был небрежен, как всегда, словно им не о чем говорить.

Внезапно Вэлентайн почувствовала непреодолимое желание отодвинуть момент принятия окончательного решения хотя бы на день.

— Прости, Джош, но я уже падаю с ног, а день только начинается. Женщины будут идти сюда еще много часов подряд, и к вечеру я просто потеряю сознание. Не сегодня, дорогой, — завтра. Завтра я посплю подольше. Может быть, совсем не приду на работу. Понимаешь, Джош?

— Конечно. — Ему показалось, что он сидит за столом и ведет очень деликатные переговоры, но они идут так, как хочет он. — Возвращайся к работе.

Боже, подумал он, вот и говори после этого о сопротивляющихся женихах. Вэлентайн приходится соблазнять только для того, чтобы она согласилась согласиться на что-то согласиться. Да, но не за эту ли уклончивость он и любил ее? Не выпуская из рук трубку, Джош долго сидел, погрузившись в мечты о будущем, когда он каждый день будет приходить домой к ждущей его Вэлентайн, и когда-нибудь это станет обыденностью, чудесной, но все же обыденностью. Он достаточно знал жизнь, чтобы предвидеть это. Будет ли он скучать по тревожной двойной жизни, по радостям любви, которую удается держать в секрете от всего суетного делового мира? Простят ли когда-нибудь Вэлентайн подруги Джоанны и жены его коллег или ему придется заводить новых друзей? И каково это, снова через много лет поставить дома чан для пеленок? Их запах всегда ощущается, как бы ни был велик дом. Но нужно смотреть правде в лицо. Он слишком часто встречал мужчин среднего возраста, заведших вторую семью, чтобы полагать, что ему удастся избежать пеленок. Говорят, сейчас есть одноразовые, так что, может быть, чаны для пеленок ушли туда же, куда и плевательницы. Ну что ж, во всяком случае, когда они с Вэлентайн поженятся, он обзаведется семьей до конца дней своих. Одного раздела имущества в жизни ему достаточно. Обзаведется семьей. Странно, какой у этих слов заплесневелый привкус. При этой мысли Джош резко убрал руку с телефона, приказав себе не быть мальчишкой, и позвонил секретарше. Он не из тех, кто дважды раздумывает в последнюю минуту. Джош Хиллмэн — серьезный человек и, принимая серьезные решения, относится к ним всерьез.

В самом конце суматошного дня, когда все дамы оделись, причесались и упорхнули стайкой взятых напрокат лимузинов, вплыла Долли, напоминавшая отчасти яблоко в тесте, отчасти лунный луч. Взволнованный лохматый Лестер маячил возле нее, удаляясь не более чем на несколько сантиметров.

— Вэлентайн, — крикнула Долли, — я снова чувствую себя девочкой!

— Неужели? — Вэлентайн с усталой улыбкой всмотрелась в ребячески целомудренное лицо Долли. — И какому чуду ты это приписываешь?

— Ребенок опустился! О, ты разве не знаешь? За пару недель до родов ребенок опускается в предродовое положение. Всего несколько сантиметров, но такое облегчение! Честно, я чувствую себя, словно моя талия вернулась на место.

— Смело могу уверить, что не вернулась. Но она вернулась у Лестера. Он похудел килограммов на десять.

— Это предродовое напряжение, — простонал Лестер. — Оно мне передалось. А еще похмелье. Не спрашивай…

Вэлентайн позвонила на кухню и заказала для Лестера «Кровавую Мэри», чтобы привести его печень в порядок, а затем увела Долли с собой, чтобы одеть ее и предоставить ее волосы и грим в распоряжение Элен Сагино, профессионалки из профессионалов. Через сорок минут, когда Лестер прикончил две «Кровавых Мэри», появилась Долли, повергнув изумленного Лестера и присоединившегося к нему Спайдера на колени. Небольшая круглая голова Долли на длинной шее сияла, как яркая звезда, над клубящимся облаком платья туманного серо-голубого цвета, двенадцати оттенков, напоминая ее изменчивые глаза. Вниз от уровня лифа оно было усыпано тысячами мерцающих, вручную пришитых блесток. Длинную шею обрамлял несколько отстающий ворот, царственный и жесткий. Волосы были зачесаны кверху и тоже сверкали, а в ушах искрились большие бриллианты Билли. Казалось, Долли купается в свете прожекторов, хотя специального освещения в комнате не было. Она была похожа на сахарную фею, девять месяцев назад допустившую маленькую неосторожность. Знакомым был только ее смех, радостно подтверждающий, что колодец хохота неисчерпаем. Мужчины разинули рты от восторга и благоговения. Вэлентайн удовлетворенно рассматривала ее: модельер, знающий свое дело и не боящийся использовать приемы, проверенные тысячелетиями, может кое-чему научить даже природу. Лестер, сглотнув слюну, нарушил молчание:

— Мы опаздываем. Долли, у нас нет ни минуты. Эй, где ты взяла эти сережки?

— У Билли. Она одолжила их мне на счастье. Ты не поверишь, в каждой по девять карат!

— Господи, помилуй нас, грешных, — пробормотал Лестер. — Надеюсь, они застрахованы.

— Ой, мне и в голову не пришло спросить. Если это так серьезно, я бы их не надела. — Долли была похожа на одиннадцатилетнюю девочку, у которой отбирают любимую куклу.

— Ерунда, — весело сказала Вэлентайн, подталкивая их к двери. — Билли обидится. Идите — тыква вас ждет.

— Вэлентайн, — прошептала Долли, оборачиваясь для прощального поцелуя, — как ты думаешь, если это платье немного ушить, я смогу носить его потом?

— Мы сошьем из него по крайней мере два, обещаю.

Стоя у разных окон своего кабинета, Вэлентайн и Спайдер смотрели, как Долли и Лестер отъезжают в длинном черном «Кадиллаке», специально арендованном студией. Теперь во всем магазине, от подвала до чердака, не осталось никого, кроме них. Они помахали им на прощанье, хоть и знали, что снизу на них никто не смотрит, а затем повернулись друг к другу, на их лицах все еще светилась чуть ли не родительская гордость и радость — ведь они стали участниками сказки про Золушку. Впервые за много недель они обменялись теплыми взглядами.

— Долли победит, — ласково сказал Спайдер.

— Откуда ты знаешь? — Его спокойная уверенность озадачила Вэлентайн.

— Мне сегодня сказала Мэгги, перед тем как уйти отсюда. Но никто не знает, даже Долли. Это страшная тайна.

— О, чудесно! Эллиот, какая чудесная новость! — Вэлентайн с минуту поколебалась и объявила, не желая уступать: — Раз так, Вито победит тоже.

— Что? Кто тебе сказал?

— Билли. Но это тоже страшная тайна. Мэгги им сказала вчера ночью. Мне нельзя никому говорить. Билли сама мне сказала, потому что хотела кое за что извиниться, — проговорилась Вэлентайн, думая о чем-то другом.

— Ох уж эта Мэгги со своими страшными тайнами, — сказал Спайдер. — Черт возьми, Вэл, да это волшебство! Я начинаю… Вито, Долли, лучший фильм… Вэлентайн! Вэлентайн! Вэлентайн, что случилось? Почему ты так смотришь? Почему ты плачешь?