– Я подумаю, – пообещал он, и они продолжили путь.

Не многие вещи приносят доход и ненависть большие, чем спекуляция. Скупи на корню любой популярный товар, создай искусственный дефицит и продавай по высокой цене. Такие операции обычно отличаются размахом и требуют участия целого круга торговцев. В средневековом Лондоне такая практика называлась перекупкой. Формально она была незаконной.

Молодой Джеффри Булл, некогда Дукет, и Ричард Уиттингтон, джентльмен-торговец, действовали тоньше.

Булл оставил их в замечательной ситуации. Во-первых, они воспользовались его огромным бизнесом: арендной платой, поступавшей от собственности возле моста; экспортом шерсти во Фландрию; импортом сукна; кроме этого, приносили прибыль долгосрочные сделки с ганзейскими купцами. Но дело было не только в наличности. Самые захватывающие перспективы открывала репутация Булла.

– Да с таким кредитом доверия можно провернуть колоссальные спекуляции, – заметил Уиттингтон.

И они провернули. Но система была целиком и полностью изобретением Дукета. Необычность замысла заключалась в том, что его состояние охраняли представители двух разных гильдий – не просто разных, но и пребывавших в чрезвычайно скверных отношениях. Поэтому когда группа бакалейщиков Дукета приобрела огромное количество товара, а группа торговцев тканями Уиттингтона скупила остальной, рынок счел их конкурентами. Эти же двое, оказавшись хитрее, были достаточно осторожны, чтобы оставить немного торговцам средней руки, дабы те нажились на устроенном ими росте цен. Партнеры торговали предметами роскоши, которые сложно чем-то заменить, да и цены на них не регулировались.

Перец. Меха с Балтики. Груз шелка с Востока. За считаные месяцы они наложили лапу на все, скупая, придерживая на складах, выкладывая понемногу по бешеным ценам. За период между осенью 1385 года и маем следующего, 1386-го, они ударили пять раз. К концу этого срока Уиттингтон стал главным лицом среди торговцев тканями, а Джеффри Булл, некогда Дукет, еще более разбогател.

Мысль пришла в голову Тиффани.

– Не уверен, – с опаской признался муж. – Мы занимаемся этим за спиной твоего отца.

Но Тиффани была настроена решительно.

– Предоставь отца мне, – сказала она.

И вот ясным июньским днем 1386 года Джеффри Булл, в прошлом Дукет, нервозно вышел из своего дома на Ойстер-Хилл и отшагал двести ярдов на запад до большого здания, известного как Колдхарбор, сады при котором спускались к реке, – здесь занимался делами один из самых грозных чиновников королевства.

– Бьюсь об заклад, меня вышвырнут, – пробормотал он, входя в зловещие врата.

Если за десять месяцев, миновавших с отъезда Булла, Джеффри Буллу, в прошлом Дукету, удалось сколотить состояние, то от везения последних недель у него буквально захватывало дух.

Могущественная гильдия бакалейщиков контролировала город. К ним принадлежали и мэр, и главные олдермены. Ее предводители, как заведено во всех успешных организациях, смотрели в будущее. Взглянув на зятя Булла, они остались довольны увиденным. Его деятельность в последнее время произвела на них впечатление. Многие второстепенные члены гильдии, входившие в круг, сорвали неплохой куш. «Вдобавок он унаследует огромное состояние Булла», – отметил один олдермен. «Не ровен час, переметнется к торговцам тканями», – напомнил кто-то еще. «Это недопустимо», – ответил тот. Как всякий политик, он знал, что богачей надлежит обхаживать. «Коли так, нам лучше ему угодить», – сказал он.

Таким образом Джеффри Булл, некогда Дукет, обнаружил себя произведенным в члены правления гильдии бакалейщиков – замечательный взлет для человека всего двадцати шести лет от роду. Через две недели, когда открылась вакансия, он оказался еще и советником в своем городском уорде.

– Ну, ты понимаешь, что это первый шаг на пути в олдермены? – восторженно спросила Тиффани.

И все же, несмотря на удачу, была одна вещь, которой он оставался недоволен. Джеффри испытывал из-за этого угрызения совести, так как первым признавал, что без женитьбы не добился бы ничего. Но заноза сидела. «Что бы я ни свершил в жизни, – думал он, – я буду всегда зваться Буллом. Только Буллом. И никогда – Дукетом».

Однако не он, а Тиффани заговорила об этом в один прекрасный день.

– Тебе, должно быть, ненавистно это?

Парень стал отнекиваться, но она помотала головой:

– Да нет же, не спорь. – И затем удивила его, объявив: – Мне тоже.

Это была чистая правда. Тиффани гордилась именем Булла, равно как и богатством. Но втайне ее нередко раздражало, что для друзей она оставалась девушкой, которая вышла за человека низшего положения. Однажды она подслушала слова молодой женщины: «Муж Тиффани? Так это тот, у которого белая прядка и смешные руки. Буллы не нашли ей никого подходящего и выудили его из реки». Услышанное потрясло ее. «Нет, – хотелось ей закричать, – это он спас меня из реки!» Она хотела ударить девицу по лицу, но решила взамен: «Я тебе покажу. Ты увидишь, что моим мужем можно гордиться и как мужик он будет получше твоего».

Геральдическая палата в Колдхарборе была местом, внушавшим трепет. Булыжный двор за воротами мели дважды в день. Главное здание, обращенное к воротам же, было каменным в нижней части и бревенчатым в верхней. Огромную дубовую дверь навощили и отполировали до тусклого блеска. Слуга в роскошной ливрее с гербами провел Джеффри Булла, некогда Дукета, в красивый зал, под деревянным потолком которого висели цветастые штандарты многих лордов и рыцарей. После недолгого ожидания служащий, тоже в ливрее, проводил его через другие две комнаты в величественную квадратную палату, посреди которой за темным столом сидел сам королевский герольдмейстер Ричард Спенсер, Гербовый король Кларенсо[45]и графмаршал Англии. Тот жестом пригласил молодого человека изложить свое дело, что Джеффри и сделал после секундного колебания.

– Я хотел справиться, – заключил он, – возможно ли мне иметь герб. – И залился краской.

Простой купец, ничтожный малый без клочка земли к своему имени, испрашивает герб, подобно рыцарю благородного и древнего рода? Торгаш, дерзнувший вторгнуться в святая святых геральдической палаты, стоящий средь знамен баронов, графов и принцев династии Плантагенетов? Абсурд. Непозволительная наглость.

Если не брать в расчет того, что в Англии все обстояло иначе.

Точно так же как лондонские купцы могли стать сельскими джентльменами, а младшие сыновья джентри – заняться торговлей, атрибутика феодального общества в смысле почетных знаков, присуждавшихся оным, нередко скрывала действительность более практичного свойства. Даже вожделенное рыцарство не было неприкосновенным. Столетием раньше Эдуард I настоял на производство в рыцари богатых купцов, чтобы взимать с них феодальный налог для оплаты наемников. А в том, что касалось геральдики, система оказывалась еще гибче.