Много лет спустя и в другой жизни, когда я был Верховным Жрецом и знал все тонкости жизни царского двора и богатых людей Египта так же хорошо, как линии на своей ладони, мне хватило бы одного взгляда, чтобы понять то, на что тогда у меня ушло много времени. В моей второй жизни, став придворным Нефертари, я сразу сказал бы себе: „Они здесь не занимаются ничем, кроме сплетен", и был бы прав. Я снова услышал все истории, уже известные мне от маленьких цариц, но при Ее Дворе их рассказывали с теми небольшими подробностями, что бывают дороже самих украшений и преподносятся друг другу как подарки. Поэтому во Дворце Нефертари мне приходилось больше слушать о Маатхорнефруре, чем о Первой Царице. И притом что в первый же визит в мой дом бывшего Визиря, любителя колоби, я узнал, что Нефертари постоянно смеется над Маатхорнефрурой, потому что та носит только светлые парики, Нефертари в свою очередь пришлось узнать из хвастовства Самого Усермаатра — и в тот вечер, когда был пролит суп! — что собственные волосы между бедер Маатхорнефруры также светлые. Ни одному мужчине не доводилось видеть такое. Услыхав это, Нефертари сожгла все Свои светлые парики. Здесь Визирь умолк, прикрыв один мудрый, грустный, сильно затуманенный глаз, а когда открыл его, подмигнул мне. „Однако голова Маатхорнефруры станет такой же лысой, как моя", — пробормотал он.

Это был первый посетитель в моем доме, а за ним последовали и другие. Правила приличия в Садах Уединенных были такими строгими, что я ни разу не коснулся руки маленькой царицы, за исключением той единственной, которой касался. Здесь я мог обладать пятью чужими женами в течение того же количества дней, а они хорошо усвоили искусство обольщения. Ведь оно — единственное развлечение, оставшееся у тех, кто более не хорошеет. Нечего и говорить, что они прекрасно умели обнажить ядовитое жало передаваемой сплетни. Таким образом, Нефертари постоянно слышала о юности и красоте Маатхорнефруры или о том, что Он, Который раньше называл Нефертари „Та-Кто-видит-Хора-и-Сета", теперь говорит те же слова Маатхорнефруре. Женщина, рассказавшая мне это, издала приглушенный стон от ужаса, что ей придется общаться с Нефертари после произнесенных слов.

Итак, мои обязанности в качестве Доверенного Правой Руки заключались в том, чтобы быть рядом с Царицей. Предполагалось, что я должен сопровождать Ее каждый раз, когда Она покидала Дворец, что случалось не каждый день, но достаточно часто, поскольку Ей нравилось отыскивать редкие святилища по всем Фивам. В отличие от Усермаатра, Она поклонялась не только Амону, но и Богам, почитавшимся в других городах, таким как Птах из Мемфиса или Тот из Хмуна, не говоря уже о культе Осириса в Абидосе, здесь же у этих Богов были маленькие храмы с преданными жрецами, и к тому же было немало других Богов, которых моя Царица отыскивала во множестве других храмов, зачастую в самых отвратительных местах — где-нибудь на задворках одной из грязных улиц в бедном квартале Фив, где дети были такими грязными и невежественными, что при виде Ее даже не склоняли голов и не оказывали Ей никаких знаков почтения, а лишь пялили на нас глаза. И все же (когда дорожки оказывались слишком узкими для Ее повозки) иногда Она шла пешком, прекрасные ноги в золотых сандалиях несли Ее до самого конца тенистой улочки, где жрецы ветхого маленького храма омывали их пальцы, будь то храм Хатхор, или Бастет, или Хонсу, или в более красивых местах, по широким улицам, мимо ворот особняков с колоннами, собственной стражей и вырезанным на заказ небольшим каменным Сфинксом, мы могли пройти между редкими мраморными колоннами „чудесного маленького храма", как Она их называла, чтобы поклониться Богине Мут, Супруге Амона, или зайти в храм Саиса-в-Фивах, где поклонялись Богине Нейт. Мне было трудно запомнить названия всех этих храмов — Нубт-в-Фивах, Эдфу-в-Фивах, Джеда-из-Дельты-в-Фивах, или храма Пта-ха-в-Аписе, где поклонялись Богу, облекшемуся в тело быка Аписа С этими новыми храмами мне хватало хлопот, к тому же там собиралось немало верующих, которых приходилось оттеснять плечом. Часто при Ее неожиданном появлении жрецы так нелепо терялись, что мешкали сами расчистить Ей путь к храму.

Затем Она отправлялась за покупками. Мы ехали небольшой процессией колесниц, Ее охрана позади, а я вместе с Ней в золотой Повозке-Супруги, и останавливались, чтобы заглянуть к ювелиру или портному, но эти красивые места в торговой части города интересовали Ее меньше, чем грязные маленькие храмы. Думаю, она хотела привлечь на свою сторону многих Богов. Как я страдал во время таких поездок. Будучи Ее Доверенным, я должен был защищать Ее, и хотя, согласно тайному приказу, я был самым приближенным к Ней врагом, однако я едва ли думал о Ее смерти, когда во время тех небольших поездок замечал одного-двух людей, могущих представлять опасность для Ее жизни.

Помимо этого существовала еще одна трудность. Если Аменхерхепишеф не воевал где-то, то именно Он сопровождал Ее на рынках и в храмах. Теперь же я замещал Принца. Он мог быть Командующим, заменившим меня на посту, но для Него это не имело значения. Первым же взглядом, которым Он встретил меня, Он дал мне понять, насколько желанным явилось мое присутствие. Каждое утро я ожидал, что Он остановит меня у двойной двери Ее спальни и скажет: „Сегодня Я буду сопровождать Царицу. Тебе ехать незачем". И я не знал, найду ли, что ответить. При Кадеше Он был еще мальчиком, хотя уже достаточно неистовым, чтобы умереть, прежде чем Он проиграет сражение, но на протяжении многих лет я знал, что я не в силах тягаться с Ним. Конечно, Он был все так же высок и прям, и солдаты называли Его Ха! — так стремителен был свист воздуха, рассекаемого Его копьем! Стоило лишь взглянуть на Амен-Ха, и все Боги в тебе отшатывались назад. Так что я не осмелился бы возражать Ему прямо — и все же я никогда бы не смог смотреть, как моя Царица отъезжает со Своим сыном. Ибо именно в такой день мог быть осуществлен заговор против Царя. В тот самый час, когда Добрый Бог стал бы истекать кровью на прекрасном полированном каменном полу Своего собственного Дворца, Она могла бы находиться в безопасности вместе с Аменхерхепишефом в одном из сотни особняков вельмож или далеко, в каком-нибудь тайном укрытии в лабиринте фиванских улиц. Я находился рядом с Ней, чтобы охранять Ее, но в то же время я должен был быть готов пронзить Ее ребра, а в следующее мгновение — Ее сердце. Подобно своему Повелителю, я одновременно пребывал в двух землях. Разумеется, в любой из дней, когда Аменхерхепишеф приказал бы мне остаться, а я осмелился бы отказаться сделать это, Принц мог убить меня еще до того, как разнесется эхо моих слов. Затем Он рассказал бы любую подходящую историю. Так что в своем новом доме я не нашел покоя.

И все же как я радовался каждому дню, проведенному с Нефертари. За все те часы, что я был с Медовым-Шариком, я так и не научился тому, как вести себя с ней. Она была в равной степени жрецом, зверем, воином-соратником и принадлежавшей мне женщиной, и, кроме того, мы все время совершали то один, то другой обряд. Во всяком случае, так я вспоминал нашу совместную жизнь после пятнадцати дней разлуки. Ночами я продолжал беспокойно ворочаться в постели, пока мне не начинало казаться, будто я попал в шторм на море. Не знаю, я ли желал ее или она тосковала по мне, однако, несмотря на Заклание-Кабана, оставалась какая-то неутоленная жажда, и я вновь понял, как она страдала от потери своего маленького пальчика, так как теперь внезапность нашего расставания сказывалась в многочисленных странностях моей жизни. Однажды утром я даже проснулся с ощущением, что ее маленький пальчик с болью шевелится в моем собственном пальце. Так я узнал, как взволнована Медовый-Шарик и то, насколько мы еще не были разъединены, да и находясь с Нефертари, я чувствовал, как Медовый-Шарик то оказывает мне услуги, то лишает меня своей благосклонности. Я мог налить вино с таким достоинством, словно какая-то Богиня собиралась пить из Собственного пруда, и знал, что именно рука Медового-Шарика направляет спокойную размеренность струи вина, или точно так же мог оставить влажный кружок на столе от донышка золотого кубка и знал, что моя прежняя любовь позволила нескольким каплям упасть с моей губы.