Дверь открылась. Слуга внес поднос с чаем. Хаким отпустил его и охранников.

– Проследите, чтобы меня не беспокоили. – (Чай был горячий, с мятой, сладкий, и пили его из крохотных серебряных чашечек.) – Итак, мы должны определить, что тебе делать дальше. Ты не можешь здесь оставаться.

– Согласен, – кивнул Эрикки, радуясь, что ожидание закончилось. – Я понимаю, что я… я помеха для тебя как для хана.

– Часть нашего с Азаде соглашения с моим отцом, по которому нас возвращали из изгнания и делали меня наследником, состояла в принесении клятвы, что мы останемся в Тебризе, в Иране, на два года. Поэтому, хотя ты должен уехать, она уехать не может.

– Она рассказала мне про клятвы.

– Ясно, что тебе грозит опасность, даже здесь. Я не могу защитить тебя от полиции или правительства. Ты должен покинуть дворец немедленно, улетай из страны. По прошествии двух лет, когда Азаде сможет уехать, она уедет.

– Я не могу лететь. Фазир сказал, что сможет прислать механика завтра, может быть. И топливо. Если бы мне удалось связаться с Мак-Ивером в Тегеране, он мог бы подлететь куда-нибудь сюда.

– Ты пытался?

– Да, но телефоны до сих пор не работают. Я бы воспользовался ОВЧ-радиостанцией на нашей базе, но контору разнесли вдребезги: я заглянул на базу по дороге сюда, там все разрушено, нет ни транспорта, ни бочек с топливом. Когда я доберусь до Тегерана, Мак-Ивер сможет прислать сюда механика, чтобы отремонтировать двести двенадцатый. Пока он не сможет взлететь, можно ему будет остаться там, где он сейчас?

– Да, разумеется. – Хаким налил себе еще чая, убежденный теперь, что Эрикки ничего не знает о побеге других пилотов вместе с вертолетами. Только это ничего не меняет, сказал он себе. – Нет ни одной авиакомпании, которая летала бы в Тебриз, иначе я бы договорился о билете для тебя. Тем не менее, я думаю, тебе нужно уезжать немедленно. Тебе грозит огромная опасность, грозит прямо сейчас.

Глаза Эрикки превратились в щелки.

– Ты уверен?

– Да.

– Какая?

– Я не могу тебе сказать. Но я не контролирую ее, она серьезна, близка, не касается Азаде в данный момент, но может коснуться, если мы не будем осторожны. Ради ее безопасности все это должно остаться строго между нами. Я дам тебе машину, выбери любую, какую захочешь. В гараже их штук двадцать, наверное. Что случилось с твоей?

Эрикки пожал плечами, его мозг напряженно работал.

– Это еще одна проблема: убийство этого долбаного моджахеда, который забрал мои документы и документы Азаде, а потом еще Ракоци расстрелял остальных.

– Я и забыл про Ракоци. – Хаким усилил давление. – Времени совсем мало.

Эрикки покрутил головой, чтобы расслабить напряженные мышцы и прогнать ноющую боль.

– Насколько близка опасность, Хаким?

Хаким смотрел на него не мигая.

– Достаточно близка, чтобы предложить тебе подождать до темноты, потом взять машину и уехать. И выбраться из Ирана так быстро, как только получится, – добавил он. – Достаточно близка, чтобы знать, что, если ты этого не сделаешь, Азаде испытает еще бо́льшую боль. Достаточно близка, чтобы знать, что ты не должен ничего говорить ей до отъезда.

– Ты клянешься в этом?

– Как перед Богом, я клянусь, что верю, это именно так.

Он увидел, как Эрикки нахмурился, и терпеливо ждал. Ему нравились его честность и простодушие, но это не имело никакого значения на весах его решения.

– Ты сможешь уехать, ничего ей не сказав?

– Если это будет ночью, ближе в рассвету, когда она будет спать. Если я уеду вечером, притворившись, что отправляюсь, скажем, на базу, она будет ждать меня, и, если я не вернусь, все будет очень трудно – и для нее, и для тебя. Воспоминания о деревне пожирают ее изнутри. У нее будет истерика. Тайный отъезд был бы разумнее всего, перед рассветом. В это время она обычно крепко спит: врач дал ей успокоительное. Она будет спать, и я мог бы оставить ей записку.

Хаким кивнул, удовлетворенный:

– Значит, решено. – Он не хотел боли или неприятностей ни для Азаде, ни от нее.

Эрикки уловил непреложную окончательность в его словах и знал теперь, вне всяких сомнений, что если он покинет ее, то потеряет навсегда.

БАНЯ. 19:15. Азаде погрузилась в горячую воду по шею. Бассейн был красиво выложен плиткой, большой – пятнадцать квадратных ярдов – и многоуровневый, мелкий с одного края, где под водой были устроены выступы для лежания; горячая вода подавалась в него по трубам из соседнего помещения, где стояли нагреватели. Волосы Азаде замотала полотенцем, оперлась на один из выступов и вытянула ноги; вода действовала на нее успокаивающе.

– О-о, это так хорошо, Мина, – пробормотала она.

Мина, крепкая привлекательная женщина, была одной из трех служанок Азаде. Мина, в одной набедренной повязке, стояла рядом в воде и нежно разминала Азаде шею и плечи. В бане никого не было, кроме Азаде и ее служанки. Хаким отослал остальную родню в их собственные дома в Тебризе: официальный повод – «подготовка подобающего дня поминовения Абдоллы-хана», но все знали, что сорок дней ожидания должны были дать ему время спокойно на досуге осмотреть весь дворец и перераспределить его комнаты так, как ему будет угодно. Не потревожили только старую ханшу и Айшу с ее двумя младенцами.

Не нарушая покоя Азаде, Мина аккуратно переместила ее на верхний выступ, где Азаде вытянулась во весь рост, удобно положив голову на подушку, чтобы Мина могла заняться ее грудью, животом, бедрами и ногами, подготавливая к настоящему массажу с маслами, который будет позже, когда жар от воды осядет глубоко в теле.

– О, как хорошо, – снова выдохнула Азаде.

Она думала о том, насколько это приятнее, чем их собственная сауна – крепкий, обжигающий жар, потом пугающий нырок в снег и разбегающийся после него по всему телу покалывающий животворный ток крови, да, но не настолько приятный, как чувственность насыщенной ароматами воды, и покой, и расслабление, и никаких встрясок, и… о, до чего же хорошо… но почему вдруг баня стала деревенской площадью, и здесь теперь так холодно, и мясник стоит, и лжемулла кричит: «Сначала его правую руку… камнями блудницу, камнями!» Она исторгла беззвучный вопль и отпрыгнула прочь.

– О, я сделала вам больно, ваше высочество? Прошу, простите меня!

– Нет-нет, ты тут ни при чем, Мина, это все ерунда, ерунда, пожалуйста, продолжай.

Снова мягкие прикосновения пальцев. Ее колотящееся сердце начало успокаиваться. Надеюсь, скоро я смогу спать без… без этой деревни. Вчера ночью с Эрикки мне уже было немножко лучше, в его объятиях спится спокойнее, просто находясь рядом с ним. Может быть, сегодня ночью все будет еще лучше. Интересно, как там Джонни. Он сейчас, должно быть, на пути домой, едет в Непал в отпуск. Теперь, когда Эрикки вернулся, я снова в безопасности, только бы быть с ним, с ним рядом. Одна, я не… не чувствую себя в безопасности даже с Хакимом. Я больше не чувствую себя в безопасности.