– Откуда ты знаешь, что это не настоящая подпись казначея?

– Подписи совершенно идентичны. У оригинальных всегда есть небольшие расхождения. – Я на мгновение задумался. – По крайней мере, так сказал Компьютер.

– Что-то уже предпринимают?

– Ничего. Говорю тебе, Наида, у нас нет способов бороться с такими вещами. В мэрии это считают канцелярской ошибкой. Думают, что деньги появятся на другом счету.

Наида пристально посмотрела на меня фиалковыми глазами.

– А ты знаешь лучше.

Она произнесла это утвердительно, но мне все равно хотелось оправдаться.

– Не понимаешь? Я же статистик. Компьютеры никогда не делают ошибок – ошибаются только люди. Цифры не лгут. А статистика автоматически предсказывает будущее. Экстраполяция – ее вторая натура. Прослеживая кривую до следующего пересечения, я вижу, что нас ждет. Где-то в городе живет человек, который в пух и прах разобьет наше общество о руины собственных несбывшихся надежд. Никто, кроме меня, этого не понимает. Если я буду сидеть сложа руки, наш мир рухнет. Я должен что-то предпринять. Мне привито чувство социальной ответственности. Я обязан защитить общество!

– Норм! Что ты собираешься делать?

Похоже, мой панический страх начал передаваться и жене.

– Что я могу сделать? – простонал я. – Выследить преступника у меня не получится – не тот психологический профиль. Сыскные качества человеческой расы искоренены, как и губительные для общества влечения. Представь фрустрацию детектива, которому нечего расследовать!

Наида наморщила лоб.

– Помнишь старую поговорку: «Клин клином вышибают»?

– Дорогая! – поразился я и обнял ее. – Совершенно верно! Вот и ответ.

Она посмотрела изумленным взглядом, а потом, довольная, растаяла в моих руках, прижалась и подняла ко мне лицо с соблазнительно нежными, как лепестки, губами.

Вечер закончился в точности так, как она хотела.

Табличка на двери гласила:

Табличка выглядела старой. Позолота на буквах давным-давно сошла, виднелся только черный контур. Здание тоже было старым – пережиток доаналитической эры, чудовище из зеленого стекла и алюминия.

Насколько я мог судить, Эндрю К. Редник остался единственным арендатором в этом гигантском уродливом сооружении. Зачем ему офис на тридцать седьмом этаже, я так и не понял.

Лифты опечатаны, на дверях потрепанные объявления: «НЕИСПРАВЕН». Прошагав все тридцать семь лестничных маршей, я, тяжело дыша, остановился перед входной дверью. Мне было нехорошо, совсем нехорошо.

Около старомодной круглой дверной ручки оказалась еще одна маленькая табличка с надписью: «Улыбку во весь рот, и проходи вперед».

Я прошел, но от улыбки воздержался. В приемной стояла облезлая хромированная и полопавшаяся пластиковая мебель. Стены были увешаны выцветшими плакатами:

Я бы с удовольствием развернулся и пробежал все тридцать семь маршей вниз, но в справочнике из аналитиков-фрилансеров был указан только Редник. Хочешь идти против правил – терпи неудобства. Однако справедливости ради я отметил и преимущество: кроме Редника, мне не поможет никто. Ни один другой аналитик не отважится на неопределенность и неизбежные разочарования фрилансерского бытия.

На закрытой двери в кабинет тоже висела табличка: «Присядьте и обдумайте свои симптомы. Аналитик к вам выйдет через минуту».

Офис был слишком стар для автоматических индикаторов. Я стал выбирать стул, на сиденье которого поменьше трещин, однако прежде, чем мне удалось это сделать, из кабинета высунул голову Редник. Выглядел он умудренным опытом и великодушным, как погасший вулкан в белой снеговой шапке.

– Редник? – обратился к нему я.

– Точно не Санта-Клаус, дружище.

– Кто?

– Не берите в голову, – махнул он рукой. – Все равно не запомните.

В кабинете стояли древний стол из стали и пластика и обычная кушетка, обтянутая красной кожей. При более внимательном рассмотрении кушетка оказалась не такой уж обычной, скорее даже оригинальной. Над ней на потолке, в том месте, куда естественным образом уперся бы взгляд лежащего пациента, была прикреплена еще одна табличка: «Не сомневайтесь в правильности слов аналитика!»

– Итак, мой мальчик, что вас беспокоит? – по-отечески осведомился Редник.

Я сел в старинное кресло напротив стола.

– У меня есть одно дело, – с отчаянием в голосе произнес я, – только оно не по моему профилю.

– Естественно.

– Почему – естественно?

– Зачем еще вам бы потребовалась моя помощь? Будь оно по вашему профилю, вы бы его сделали и забыли. – Он вздохнул. – В мире одна беда: никто не способен решать непредвиденные проблемы. Хотя в противном случае это был бы уже совсем другой мир.

– Вы хотите сказать, что в неотрегулированном мире есть преимущества?

– Зависит от того, что для вас значит «преимущество». Если вы имеете в виду «счастье», то нет. Если «власть», то быть не таким, как все, – всегда преимущество. При условии, что вы можете с этим справиться. В стране нормальных людей неврастеник – король. – Он скосил на меня проницательные глаза. – Хотите быть королем?

– Нет, конечно! – возмутился я. – Меня все устраивает, за исключением одного небольшого дела. Я ничего не хочу менять. Более того, я намерен помешать любым изменениям. Но мне надо кое-кого найти, а когда я это сделаю, мне понадобится способность совершить необходимый поступок.

– Понятно! – рассудительно изрек Редник. – Кролик хочет стать тигром.

– Кем?

– Охотником за людьми!

Я помялся.

– Да.

Его короткие пальцы выстукивали по столу какой-то навязчивый ритм.

– Вы прекрасно понимаете, о чем просите. Это идет вразрез со всеми аналитическими нормами. Если кто-нибудь узнает, то меня лишат лицензии.

– А если вы этого не сделаете, – мрачно отозвался я, – то может наступить конец света.

Редник смерил меня испытующим взглядом.

– Все настолько плохо?

– Если не хуже.

Он решительно хлопнул ладонью по столу.

– Я это сделаю.

– Почему? – задал я прямой вопрос и удивился сам себе. Мой психологический профиль, похоже, уже изменился от неудовлетворенности сложившейся ситуацией. Это было вопиющее вторжение в частное пространство.