Стоит заметить, что и укорачивание кафтанов тоже имело политический смысл и вытекало из политики Кремля, по воле Рима разрушавшего тюркскую культуру. Кафтан и колпак были предметами древнего обихода, знаками отличия. Тюркам, носившим их, запрещалось работать физически, одежда подчеркивала особую касту этих людей. Знатный человек, боярин, не имел права пальцем шевельнуть, тем он оскорблял прислугу, которая призвана помогать ему в быту… Как видим, «классовые отношения» на Древнем Алтае строились просто, в помощи старшему по рангу не видели унижения или обиды. Наоборот, гордились ею.

Тот же царь, например. Почему его, «эксплуататора», брали на полное содержание, называли Спасителем? Почему все на Алтае свято подчинялись ему? Одаривали дорогими одеждами? Да потому, что царя первого приносили в жертву, если случалась беда. Он был живым «залогом» Всевышнему и принимал смерть добровольно. Такова цена ошибки. Его ошибки!

Царь у тюрков мог лишь побеждать, это было условием его процветания. Отсюда так много смысла и оттенков в слове «царь». И «хан».

Рядом с царем стояла высшая аристократия, которая помогала править. Она носила колпаки и кафтаны. Одежда подчеркивала, что аристократы и духовенство ближе к царю и к Богу, что у них иная, чем у простых людей, ответственность перед обществом. Они – честь народа, его совесть и совет. Эту особенность и передавала одежда.

Если аристократ оступался в жизни или давал царю неверный совет, с него срывали колпак, то было моральной смертью. Самой мучительной… Советники Петра прекрасно знали обо всем этом, они своими указами били точно в одну цель, уничтожали образ и дух старой аристократии, дискредитировали ее.

Люди в «немецкой» одежде, с напудренными париками задавали тон и здесь – они правили русский бал. Свои новинки называли «борьбой со стариною». Их, прибывших из Европы, «поражала дикая необразованность, начиная с одежды и бороды, до языка» славян. Возможно, в чем-то они были правы: патриархальная моль действительно побила старомодные одежды русских. Ремонт им требовался, это бесспорно. Но ремонт, не свалка же…

А можно ли в таком случае отнести к «борьбе со стариною» то, что у Петра пропал интерес к собственной жене, царице Евдокии Федоровне?

После азовского приключения он уехал в Европу, а по приезде проводил ночи либо в Немецкой слободе, либо в селе Преображенском, царя занимал Алексашка Меньшиков из Преображенского полка, будущая сиятельная особа российского небосклона… И – срамной слух вновь пополз по Москве, о нем писал и С. М. Соловьев, ссылаясь на Юрия Крижанича, очевидца событий.

Юрий Крижанич – видный представитель научной и общественно-политической мысли славян XVII века, идеолог славянского единства. В своей книге он писал, что в России содомский грех становился едва ли не веселой шуткою двора, его даже не маскировали. О царской слабости знали все. Ею же, видимо, страдал и царь Алексей Михайлович. Публично, в разговорах говорили, конечно, «о необходимости поднять хотя бы стыдливость против содомии», но фактически ничего не делалось. Ибо от царя шла та беда.

Царица от позора негодовала и плакала. И ее по приказу Петра силой вытолкнули в Покровский монастырь, в ссылку, где она получила постриг и новое имя – Елена. Царь заставил жену замолчать, он умел это делать. А избавившись, приблизил любимца «Данилыча» ко дворцу и в спальники велел брать только молодых и пригожих мужчин.

Перемены захлестывали Россию со всех сторон, и она, не жалея себя, боролась «со стариною». Это ее давняя страсть – искать в себе что-то новое.

…В 1700 году русские перешли на латинское летосчисление, хотя прежде обходились своим календарем, алтайским. Он начинался со дня сотворения мира – с Адама, первого человека, и по точности не уступал западному календарю. Русь, как известно, жила по солнечному и лунному летосчислению сразу, отсюда совершенство ее старинного быта: солнце подсказывало распорядок жизни по сезонам, луна – по неделям. Люди радовались молодому месяцу на небе и печалились, провожая старый месяц, – в последние дни луны надо быть осторожным во всех своих начинаниях.

Теперь и эта «патриархальщина» отменялась.

1700 год Петр встречал среди солдат, всю ночь красивые удальцы искали его внимания. Вот тогда-то, 6 января, царь и преподнес новогодний сюрприз, он приказал царедворцам ходить в новых кафтанах и бритыми. Непокорных велел наказывать. На простой люд это правило не распространялось, в деревнях и весях осталась прежняя национальная одежда, которую, естественно, называли уже русской. Пусть.

Вельможи в тот год с удивлением смотрели друг на друга, они – европейцы. Надо же! Бородатых, важных, чуть медлительных сановников в высоких шапках, которые, не боясь, говорили царю правду в глаза, среди них не было. Те остались в прошлом столетии, в прошлой жизни… Новизна одежды коснулась и дам, которые тоже теперь не могли явиться в общество и ко двору не иначе как в немецком платье – в робронах и фижмах. Не могли отсиживаться дома, в женской половине, как прежде, обязаны были показывать себя гостям.

Новую одежду им продавали по баснословным ценам, продавали, разумеется, в Немецкой слободе. То был хороший бизнес. Там же учили красивых русских барышень правильным манерам и танцам, чтобы они, отбросив былую скромность, стали доступнее для иностранцев.

…В том же 1700 роковом году на стол царя лег план земель устья реки Невы, задумывалась новая столица России. Местность была крайне неблагоприятна: на болоте и островах, при полном бездорожье и безлюдье. Однако это неудобство не смущало. Скорее, вдохновляло. В болотные топи царь приказал сгонять тысячи и тысячи татар с Дона, а потом с Днепра. На их костях поднимали новую российскую столицу. Кремлю важно было уничтожить как можно больше опасных ему людей, а лучше, чем строительство города в болоте, способа, пожалуй, и нет. Разве что крестовые походы… Никто, даже приблизительно, не подсчитал, сколько погибло там людей. Счет шел бы на миллионы упрямцев, не желавших изменять вере в Бога Небесного.

Их везли и вели каждый день. Целыми станицами… Иезуиты вновь проявили изворотливость своего дьявольского ума. Им в России удавалось все, даже заведомо неприемлемое, они поставили строителям Петербурга неявную цель: новый город строить без Кремля, без намеков на признаки прежней архитектурной традиции.

Мрачное место для северной столицы подходило еще тем, что город отдалялся от границ тюркского мира, от истории Руси. Выписанные из Италии зодчие в облике Петербурга повторяли силуэт Европы и тем боролись «с невежеством, закоренелыми предрассудками и порочностью» славян. Задумывался не город, а музей итальянского зодчества среди гнилых невских болот. Иной столицы для России не требовалось.

…Из Европы привезли в Россию и новый шрифт для печатания книг, этим делом заведовал Яков Брюс. В 1708 году с его подачи славяне впервые увидели свою «древнюю» письменность – кириллицу. Ее придумал Петр I (или Брюс, стоящий за ним), вернее, царь выбрал из трех вариантов азбуки, привезенных из Голландии, один, и сам поправил в ней некоторые буквы. Его правка хранится в музее. Это чуть измененная латиница, на греческий алфавит она не походила, но тюркская ее основа налицо.