А разве так переводят поэмы?

Впрочем, говорить о самых известных ее «исследователях» и «переводчиках» не представляется возможным, все они шли по колее, проложенной иезуитами, считая шаг вправо, шаг влево не допустимым. Если бы хоть один открыл Древнетюркский словарь, то совершенно иначе понял бы это удивительное произведение… И не надо было бы ничего доказывать, не надо спорить. Восторгались бы сейчас.

История со «Словом…» вновь убеждает: правду нельзя уничтожить, ибо она дана Богом. Как жизнь… Поэзия тюрков была две тысячи лет назад, и уже тогда поражала совершенством своего звука и образа. Все-таки карандаш придумали тюрки; им, «черным камнем», записывали стихи.

России потребовались десятилетия после Тредиаковского, чтобы зазвучал голос другого славянского поэта, Александра Пушкина, который сумел-таки написать стихи по-русски. Между этими поэтами стояли Державин, Жуковский, они сочиняли по-тюркски, потому что иного литературного языка в пору их учебы и молодости не было. Вспомните, «Я пел, пою и петь их буду, о них народу извещу, татарски песни из-под спуду, как луч, потомству сообщу…» – это Державин. Его стихи – это своеобразный авторский перевод на чужой для него русский литературный язык, отсюда видимая «неуклюжесть» стиха, его «неотесанность».

Тюркская литература – это тайна российской истории, ею бы гордиться, а не скрывать. Известно же, книги на Руси были и очень ценились, их берегли, собирали в библиотеки, что отмечали многие заезжие иностранцы.

Куда же исчезли эти сокровища в России? И почему их сохранили старообрядцы?

С Петра начались и так называемые «научные экспедиции» в глубь России, еще одно новое дело, которое выглядело тоже не просто. То была очередная инициатива Якова Брюса – открытая разведывательная акция. Другие определения здесь несостоятельны.

Открывали известное, но прежде недоступное Западу – недра, народы, культуру… Это очень напоминало опись складов и амбаров в завоеванном городе, сортировку его имущества и населения. Экспедиции готовили, разумеется, иностранцы (Миллер, Паллас, Гюльденштедт, Фальк, Георги и другие), стоящие на службе у русского царя, они исследовали и уточняли географию России. Вроде бы делали хорошее дело. А на кого старались они? Сразу не ответить.

Почему-то Фальк, например, представил отчет, «Записки путешествия», на шведском, немецком и латинском языках. Почему-то его экспедицию, судя по тому отчету, интересовали не столько природные ландшафты, встреченные в пути, сколько укрепления городов и подходы к ним, дороги, переправы через реки. А Георги, как следует из его отчета «Описание всех в России обитающих народов», занимали причины конфликтов между коренными народами… Странные интересы, не правда ли?

Очевидно, «исследователи», выбирая темы, думали в первую очередь о чаяниях российской короны, той самой, третьей (!) короны, которой требовалась информация. Вот почему лишь в XIX веке в Петербурге на русском языке вышло собрание трудов этих путешественников. И то не полное. Но даже устаревшее издание показывало, что влекло иезуитов, чем их притягивал Восток. Сведений о русских городах, ресурсах, народах Запад прежде не имел.

Любопытно, полевые материалы экспедиций обрабатывались очень далеко от России, в университетах Запада…

Одну из тех экспедиций назвали Оренбургской, ее создали в 1734 году, чтобы «изучить и обустроить восточную окраину России». Новые хозяева страны давали названия новым русским городам, а такое бывает, как известно, при колонизации. Собственно, она и шла, колонизация российского Востока. Оренбург по-немецки «Восточный город».

Отсюда шло завоевание Киргиз-кайсакской (Казахской) степи, которая в то время еще хранила свое древнее имя – Дешт-и-Кипчак. То был последний оплот тюрков. Все, что осталось к XVIII веку от государства Аттилы. Самая далекая окраина. Сюда и подбирались иезуиты. Их действия координировал Рим, операция потом у историков получила условное название «реформа Игельстрома». О той реформе российские и казахские историки пишут мало, стараясь не замечать ее. Напрасно. В ней сфокусирована цель петровских экспедиций, с которых начались исследования Российской академии наук. Хотя О. А. Игельстром был не востоковед, он происходил из Швеции, из поместных дворян, которым стало тесно в Европе.

Такие толпами рвались в Россию – ее вчерашние враги, дети и внуки тех, кто начинал Смутное время и теперь становился хозяевами жизни. На них опирался Петр I, их вводил в высший свет, ими заменял старую аристократию, которая кое-как еще держалась в провинции. Сюда, в глубинку, пробирались экспедиции, вернее, люди Запада, желая пропитать ее христианской идеологией… Это очень хорошо и показала Оренбургская экспедиция.

Отто Игельстром с 1756 года стоял на российской службе, он удачно командовал Кабардинским полком, отличился в русско-турецкой войне, пленил крымского хана Шагин-Гирея, за что получил покровительство престола и место генерал-губернатора в Поволжье. То был прирожденный знаток человеческих душ, едва ли не самый тонкий специалист в этой области у тогдашней России. Чутье у него было прямо-таки звериное, а ум дьявольский. Он «успокоил» Поволжье в два счета – погасил тлеющий религиозный конфликт христиан с мусульманами, с которым долго не могли справиться войска. Причем сделал это тонко и тихо. Русский швед на посту генерал-губернатора поступил просто. Зная, что волнения в губернии исходят от ханов, он силой своей власти стал всемерно поддерживать всех местных ханов сразу, даже самых забитых и слабых.

Авантюра? Нет, знание тюркского характера.

Ханы возгордились от внимания к ним, подняли головы, и все почувствовали себя главными, незаменимыми. Они стали душить друг друга своими собственными руками. Скрытая ненависть татар и башкир с тех пор навсегда увлекла Поволжье, стала болью тюркского мира, кровоточащей раной, которая не зажила поныне… И позором! Забыто имя Отто Игельстрома, но не забыта вражда, развязанная им.

Престиж ханов падал быстро, силы иссякали еще быстрее, и вот тогда губернатор приблизил тех, кто показал себя верноподданным России. Стал подкармливать только их. Не имело значения, мусульманин то был или христианин, главное – русский царь для него перестал быть врагом. Врагом стал сосед.

Так нейтрализовали потенциальных союзников Турции в Поволжье, что позволило России начать новую русско-турецкую войну.

Дьявольский ум помог Игельстрому на посту оренбургского губернатора выстраивать отношения с каракайсакскими (казахскими) ханами. В тонкой политике, в игре на чувствах, иногда низменных, состояла его «реформа», которая привела к полной утрате независимости Дешт-и-Кипчака, «добровольному» присоединению его к России. Тюрки вновь победили себя сами.

В степях, что лежали к северо-западу от Алтая до Каспия, время остановилось еще со времен Аттилы. Из-за удаленности и труднодоступности жизнь там безмятежно текла по древнему алтайскому уставу. На традиции не посягали. Это было нетронутое Временем царство, в котором избирали хана, а после выборов поднимали его на белом войлочном ковре. Нигде в мире подобное уже не помнили, остальной мир жил другой жизнью. Народ здесь поклонялся Вечному Синему Небу, раздоры Востока и Запада обходили степь далеко стороной, о мусульманах и христианах она знала понаслышке, хотя идеи ислама и были знакомы. Сюда пришли несколько родов, когда в Средней Азии принимали ислам. Пришли те, кто считал себя сторонником старой веры, их называли «кочующими узбеками».