Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос: Вы систематически проводили среди заключенных к-р агитацию дискредитируя мероприятия партии и правительства, оскорбительно отзывались о вожде партии.
Ответ: Я, никогда и нигде не проводил к-р агитацию и не оскорблял вождя партии.
Вопрос: Вчера, в присутствии стрелка ВОХР, что Вы говорили об убийстве товарища Кирова?
Ответ: Считаю, что действия 3 части 21 отделения при ведении следствия по моему делу были пристрастны, с явной целью во что бы то ни стало, обвинить меня, я высказался в присутствии стрелка ВОХР, фамилию не знаю и уполномоченного 3 отдела товарища Воробьёва. После окончания моего допроса в частной беседе заметил, что всякий уполномоченный НКВД, который создал дело против невинного человека, тем самым, по моему мнению, делает враждебное для Советского правительства дело и в качестве примера я действительно сказал, что по делу убийства товарища Кирова привлеклись миллион человек или меньше, из которых возможно десяток тысяч привлекались за несколько необдуманных слов, не имевших в своем смысле враждебного намерения против Советской власти, которые истолковывались как террористический акт.
Вопрос: В поданном Вами заявлении, Вы указываете, что уполномоченный 3 части 21 отделения товарищ Воробьёв при допросе свидетеля по Вашему делу настаивал на даче от свидетеля неверных сведений. Поясните, что именно говорил Вам, свидетель зк Федин после его допроса в 3 части и когда, в присутствии кого.
Ответ: В октябре месяце или начале ноября 36 года я из изолятора был выведен на работу под конвоем в расположение 4 колонны на выгрузку лесоматериалов, я увидел зк Федина и спросил, что делается на фаланге по моему делу. Зк Федин сказал, что его уже вызывали несколько раз в 3 часть для допроса. Во время из одного допросов уполномоченный товарищ Воробьев требовал дать сведения обо мне не соответствующие истине, в чем именно заключались эти сведения зк Федин мне не сказал. На что зк Федин сказал: « Хорошо я эти сведения дам, но в конце протокола допроса напишу, что эти сведения получены от меня вынужденным путем». Больше по делу сказать ничего не могу.
Допросы, наконец, закончились и поздним вечером, Иван Петрович возвратился в камеру СИЗО, попил воды и, измученный, лёг на нары и сразу уснул мертвым сном.
Следующие несколько дней прошли без допросов и Иван Петрович отдохнув, снова рассказывал уголовникам исторические повести про российских царей и про древнюю жизнь людей в Греции, Египте и Риме.
Через пять дней после допросов Ивана Петровича снова привели к следователю Куликову на очную ставку с зк Фединым. Следователь пояснил, что необходимо уточнить некоторые обстоятельства дела и потому производит повторную очную ставку.
Вопрос свидетелю Федину: Зк Домов на своем допросе пояснил, что Вы ему во время работы на 4 колонне при выгрузке леса заявили, что Вас неоднократно вызывали в 3 часть 21 отделения на допрос по делу Домова и во время одного из вызовов уполномоченный Воробьёв требовал вынужденного ложного показания по делу Домова. Правда ли это.
Ответ: Меня в 3 часть 21 отделения вызывали только один раз, допрашивал меня 13 октября 1936 года уполномоченный тов. Воробьёв в присутствии тов. Александрова никаких вынужденных показаний по делу зк Домова и Миронова не требовал, обращался со мной вежливо, ничем не запугивал и не стращал. Я что знал, по делу Домова всё показал в своем протоколе допроса от 13 октября. После допроса моего в 3 части нигде с зк Домовым не встречался. Был однажды случай, когда Домов работал на 4 колонне и попросил у меня махорки для курева уголовникам, с которыми он сидел, поскольку сам Домов не курит. Я ему две осьмушки махорки принёс, но стрелок лично мне передать не разрешил, я махорку положил на землю, сам отошел в сторону, а зк Домов махорку поднял и положил в карман. Я с ним в это время не разговаривал и ему никогда о моём допросе по его делу не говорил.
Вопрос обвиняемому Домову: Подтверждаете ли Вы показания свидетеля зк Федина о том, что он на очной ставке после допроса в 3 части с Вами не разговаривал.
Ответ: Свидетель зк Федин на очной ставке показывает на меня ложно, его показания не подтверждаю.
Протокол очной ставки был дописан, Федина увёл стрелок обратно в лагерь, а уполномоченный Куликов продолжил допрос.
Вопрос: На последующих допросах и очных ставках Вы утверждали, что Зиновьева, Каменева и др. не расстреляют как старых большевиков заслуженных перед революцией и т.п.
Ответ: действительно, лично мною несколько раз среди заключенных 4 колонны начальнику конвоя стрелку Глушенко, зк Миронову, а также присутствовали зк Кучер, Адамович, Федин, я высказывал своё мнение, что Зиновьева, Каменева др. как бывших деятелей революции не расстреляют, а расстрел заменят 10 годами заключения. Больше я ничего не говорил и виновным себя не признаю. Я сомневался только в мере наказания этих контрреволюционеров, а не в их невиновности. Дело в том, что в марте 17-го года в Ачинске, где я служил, я видел издалека товарища Сталина вместе с Каменевым. Они уезжали из ссылки вместе и я подумал здесь, что Каменева не расстреляют.
– Ладно, хватит допросов, в деле уже много материалов и я буду писать заключение по Вашему делу, – сказал уполномоченный Куликов, подписывая протокол и давая его на подпись Ивану Петровичу.
– Думаю, что двух месяцев заключения в СИЗО будет Вам достаточно, чтобы впредь не допускать неосторожных высказываний по политике партии и в адрес вождя партии. Враг не дремлет и нам надо беспощадно разоблачать и наказывать всех врагов революции, как призывает нас нарком Ежов. Вы, Домов, уже пожилой человек и учитывая Ваш возраст, я думаю можно ограничиться тем сроком, что Вы уже отсидели в СИЗО.
Вашего соучастника Миронова я уже выпустил обратно в лагерь. Идите и ждите решения 3 части по Вашему делу.
Обнадёженный такими словами, Иван Петрович был препровожден стрелком ВОХР Ильиным назад в камеру СИЗО. Уголовникам он сказал только, что, наверное, допросы закончились и теперь нужно ждать решения особого 3-го отдела, но он считает себя невиновным и никакой контрреволюционной агитации среди зк не вёл.
XV
В то время как Иван Петрович боролся в лагере за свою жизнь, его семья, оставшаяся без кормильца и мужской поддержки, боролась за выживание. Три женщины и четверо детей, оставшись без средств существования, после ареста Ивана Петровича, вынуждены