Местность вокруг нас по-прежнему оставалась серой, но цвет этот постепенно, по мере нашего продвижения на восток, становился темней и наконец перешел в настоящую черноту — черный гравий и черный песок, которые скапливались на черной породе. Мы оказались в очередной пустыне. Она была обширной и окружала Шелковый путь со всех сторон. Монголы называли ее Гоби, а хань — Ша-Mo: оба эти слова означают совершенно особую пустыню: весь песок отсюда выветривался, и оставались только частицы потяжелей, все они были черного цвета. Это создало какой-то совершенно неземной ландшафт, который, казалось, был сложен не из гальки, камней и минералов, но из прочного металла. На солнце все острые яркие поверхности черных холмов, валунов и гребней блестели, словно их отполировали при помощи оселка. Единственными растениями, которые здесь встречались, были бесцветный пушок верблюжьей колючки и какие-то заросли бесцветной травы, похожей на тонкую металлическую проволоку.

Путешественники еще называют Гоби Великой Глушью, потому что здесь приходится громко кричать во время разговора, иначе тебя просто не услышат. Это происходит из-за громыхания внизу перекатывающихся камней, тихого жалобного ржания лошадей, поранивших себе ноги, а также из-за жалоб и ворчания компаньонов вроде Ноздри, однако все эти звуки перекрывает постоянный вой ветра. Ветер над Гоби дует безостановочно триста шестьдесят дней в году. Во время нашего путешествия, в последние дни лета, он был таким горячим, словно вырывался из многочисленных печей огромной кухни Сатаны в аду, в которых горел огонь и были распахнуты дверцы.

Следующим городом, в который мы прибыли, был Аньси — самая заброшенная община во всем Китае. Это было простое нагромождение лавочек-лачуг, в которых торговали разными пустяками, необходимыми путешественникам, плюс несколько постоялых дворов и конюшен. Все здания здесь были из некрашеного дерева и глиняного кирпича, в оспинах и трещинах, оставленных песком, который приносил ветер. Город возник на окраине засушливой Гоби в силу необходимости: в этой точке снова сходились два ответвления Шелкового пути — южное, по которому прибыли мы, и второе, огибавшее Такла-Макан с севера. В Аньси они сливались вместе в одну дорогу, которая продолжалась дальше, больше не разделяясь уже до самой столицы Китая Ханбалыка (до которого было еще бог знает сколько ли). В месте слияния дорог, разумеется, движение отдельных путешественников и целых караванов оказалось более оживленным. Поэтому мое внимание привлекла одна из процессий, где в повозки были впряжены мулы. Я спросил наших сопровождающих:

— Что это за караван? Они движутся так медленно и тихо.

К спицам колес у всех повозок были привязаны пучки сена и тряпки, чтобы смягчить шум, да и копыта мулов тоже были обмотаны мешковиной для той же цели. Это не сделало движение каравана совершенно бесшумным, потому что колеса и копыта все-таки издавали громыхающие звуки, а деревянные скамьи в повозках и кожаная упряжь скрипели, однако шума эти путешественники производили значительно меньше. Здесь были хань, которые управляли мулами, и другие хань, которые ехали верхом как эскорт. Поскольку они сопровождали караван через весь Аньси, это напоминало почетный караул, молча прокладывавший себе путь по запруженным толпой улицам.

Горожане при этом послушно отходили в сторону, разговоры смолкали, люди отводили взгляды, словно караван состоял из каких-то благородных и выдающихся личностей. Но в процессии не было никого, кроме возниц и эскорта. Ни в одной из двух десятков повозок не ехало ни единого человека. Они были нагружены множеством каких-то странных вещей, которые могли быть свернутыми палатками или коврами, их были сотни — завернутых в ткань свертков, уложенных на скамьях в повозках, словно дрова. Что бы это ни было, свертки выглядели очень старыми, от них исходил запах земли и плесени, а ткань, в которую они были завернуты, представляла собой обрывки и лохмотья, которые хлопали на ветру. Пока повозки тряслись по уличной колее, они теряли куски этой ткани.

— Похоже на разлагающиеся саваны, — заметил я.

К моему изумлению, Уссу сказал:

— Это они и есть. — И, понизив голос, добавил: — Окажи уважение, ференгхи. Отвернись и не пялься на них, пока повозки не проедут.

Сам он не произнес ни слова, пока тихий караван не проехал мимо. А затем Уссу рассказал мне, что все хань страстно желают, чтобы их обязательно похоронили там, где они родились, и оставшиеся в живых наследники прикладывают к этому все силы. Поскольку большинство хань, которые содержат постоялые дворы и лавки в западных пределах Шелкового пути, родились в густо населенных восточных частях страны, они хотят, чтобы их останки покоились именно там. Потому-то всех хань, которые умерли на западе, хоронят неглубоко, а потом, спустя много лет, когда таких умерших накопится много, их семьи на востоке организуют караван и отправляют его на запад. Все тела выкапывают, собирают вместе и перевозят обратно на родину. Такое происходит примерно раз в поколение, сказал Уссу, таким образом, европейцам не часто выпадает возможность наблюдать подобное зрелище.

На всем протяжении Шелкового пути, от самого Кашгара, мы вынуждены были переходить вброд встречающиеся нам маленькие речушки — мелкие потоки, струившиеся со снежных вершин на юге и быстро впитывавшиеся в пустыне на севере. Однако восточнее Аньси мы обнаружили более значительную реку, которая текла на восток, в том направлении, куда двигались и мы сами. Сначала ее исток был весело журчащим потоком чистой воды, но каждый раз, когда дорога снова приводила нас к этой реке, мы видели, что поток становится все более широким, глубоким и бурным, одновременно делаясь грязно-желтым от скопившегося ила. Это и дало название реке — Хуанхэ, или Желтая река. Охватывающая всю территорию Китая, Хуанхэ считается одной из двух великих китайских рек. Вторая, еще более полноводная, течет дальше к югу и называется Янцзы, что означает просто Огромная река; она пересекает весь Китай.

— Янцзы и Хуанхэ, — поучительно сказал отец, — после легендарного Нила являются второй и третьей по длине реками во всем известном мире.

Я мог бы шутливо заметить, что Хуанхэ, должно быть, еще и самая высокая река на земле. Я часто рассказывал об этом впоследствии, но мне редко верили: почти на всем своем протяжении Хуанхэ находится выше окружающих ее земель.

«Как такое может быть? — возражали мне. — Река ведь зависит от земли. И если уровень воды в реке повысится, она просто разольется по прилегающим к ней землям».

Но Желтая река не разливалась, не считая гибельных паводков. Годами, веками и поколениями крестьяне — хань, жившие вдоль реки, — возводили земляную плотину, чтобы укрепить берега. Однако из-за того, что Хуанхэ несет такое большое количество ила, а он постоянно откладывается на дне реки, сама поверхность дна тоже постоянно поднимается. Поэтому многие поколения местных крестьян, на протяжении веков и целых эпох, вынуждены были продолжать строительство дамбы. И в результате расположенная между этими искусственными берегами Желтая река, образно говоря, находится выше четырехэтажного здания.

— Но, даже такие большие, эти плотины сделаны всего лишь из земли, — пояснил отец. — Помнится, мы были здесь в один очень дождливый год и видели, как Хуанхэ стала такой многоводной и бурной, что уничтожила эти берега.