Великая стена причудливо раскинулась по всей территории Китая: кое-где она не прерывалась от горизонта до горизонта, однако в других местах она включала в себя естественные «бастионы» вроде пиков и скал и объединялась с ними по всей их длине, а затем тянулась дальше. К тому же стена не везде была единственной. Помню, однажды на востоке Китая мы обнаружили целых три параллельно стоящих стены, расстояние между которыми составляло около сотни ли.

Стена также не везде была одного состава. Восточная ее часть была сложена из больших квадратных кусков горной породы, прочно скрепленных между собой строительным раствором, словно здесь ее строили под бдительным присмотром самого императора. Она и по сей день стоит там в целости и сохранности: великая, высокая, мощная. Прочный бастион, достаточно широкий для того, чтобы через него плечом к плечу проехало конное войско. С обеих сторон этой дороги, расположенной на вершине стены, имеются зубчатые бойницы и огромные сторожевые башни, которые возвышаются над ней через равные промежутки. Однако кое-где в западной части стены подданные и рабы императора явно сделали свою работу небрежно, кое-как, словно знали, что он никогда не приедет проверять ее. Стена была построена плохо, из камней и глины, между которыми зияли бреши, а само сооружение не было ни высоким, ни мощным и вследствие этого по прошествии веков обрушилось и в нем образовались проломы.

Тем не менее по своей сути Великая стена — величественное и вызывающее благоговение сооружение, и я не в состоянии описать ее при помощи терминов, понятных жителям Запада. Разрешите, я попробую сделать это иначе. Если каким-нибудь образом стену целиком, от края и до края, перенести вместе со всеми ее многочисленными фрагментами из Китая в Венецию, а оттуда протянуть на северо-запад по всему европейскому континенту, через Альпы, луга, реки, леса и все остальное, прямо до Северного моря, на побережье которого стоит фламандский порт Брюгге, то останется еще такая часть стены, что ее хватит, чтобы снова покрыть столь же огромное расстояние обратно до Венеции, а оттуда дотянуть на запад, до самой границы с Францией.

Принимая во внимание несомненную грандиозность Великой стены, мне показалось странным, почему же отец с дядей, которые видели ее раньше, даже не упомянули мне о ней? Не хотели пробуждать моего интереса раньше времени? Читатели, кстати, могут поинтересоваться, а почему я сам тоже не рассказал о таком чуде в первой своей книге, где подробно описал все путешествия? Признаю, это было с моей стороны упущением, но, честно говоря, я считал, что люди просто откажутся поверить в подобное. Кроме того, я, как ни странно, не считаю эту стену особым достижением хань. Напротив, мне кажется, что им в какой-то мере даже следует стыдиться ее. Сейчас объясню.

Когда мы ехали вдоль Великой стены, я обратился к Уссу и Дондуку:

— Вы, монголы, раньше были людьми снаружи Уст, а теперь находитесь внутри них. Вашей армии было трудно пробить брешь в этой преграде?

Дондук презрительно усмехнулся.

— Поскольку стена эта была сделана еще в доисторические времена, всевозможные захватчики давно уже нашли способ преодолеть ее. И мы, монголы, и наши предки на протяжении веков делали это не один раз. И даже ничтожные ференгхи могли бы легко это сделать.

— Но почему? — спросил я. — Неужели воины других армий всегда оказывались сильнее, чем защитники хань?

— Какие защитники, а-а? — бросил Уссу презрительно.

— Ну, например, часовые на парапетах. Они ведь могли увидеть любого врага, который приближался к ним, издалека. И у них наверняка имелись легионы, которые можно было бросить в бой. Разве не так?

— Так.

— Но тогда я не понимаю. Неужели врагам так просто было одержать над хань победу?

— Одержать победу! — одновременно воскликнули оба монгола с невероятным презрением, а затем Уссу пояснил:

— Никто и никогда не побеждал хань. Любому человеку извне, которому хотелось пересечь стену, надо было просто подкупить их часовых при помощи серебра. Вах! Никакие высокие и прочные стены не защитят от человеческой алчности.

Увы, это была правда. Великая стена, на строительство которой потратили бог знает сколько денег, времени, труда, пота, крови и человеческих жизней, всегда была для завоевателей не больше чем простой пограничной линией, случайно нанесенной на карту. Пожалуй, Великая Китайская стена могла бы считаться самым грандиозным на свете памятником тщетности.

Я убедился в этом, когда несколько недель спустя мы наконец-то подошли к городу, который монголы легко захватили, несмотря на то что его окружали и охраняли невероятно прочные, высокие и мощные стены. Город, что находился за этими стенами, на протяжении веков был известен под разными именами: Яньцзин, Янь, Ючжоу, Шамблэй и многими другими. В разные времена он был столицей многих империй хань: династий Цзинь, Чжоу, Тангутов и, вне всяких сомнений, не только их одних. Но помогла ли ему устоять гигантская стена? Теперь этот город, в который мы въехали, называется Ханбалыком, Городом Хана — название увековечило последнего завоевателя, который пересек Великую стену и покорил эту землю. Я полагаю, он был самым великим из всех: человек, который громко, но справедливо величал себя великим ханом, ханом всех ханов, ханом всех народов, сыном Тулея и братом Мангухана, внуком Чингисхана, самым могущественным из монголов, великим ханом Хубилаем.

К моему удивлению, когда мы вступили в Ханбалык — то есть когда мы уже в сумерках добрались до того места, где пыльная дорога стала широкой, мощеной и чистой улицей, которая вела в город, — наш маленький караван натолкнулся на значительный отряд встречающих.

Сначала мы увидели группу поджидавших нас пехотинцев — все с оружием из тщательно отполированного металла и в блестящих от масла кожаных доспехах. На этот раз монголы не заступили нам дорогу, как дорожный патруль Хайду на окраине Кашгара. С удивительной четкостью они одновременно склонили блестящие пики в салюте, а затем построились вокруг нашего отряда в форме каре и замаршировали вместе с нами по улице, сквозь толпы горожан, которые, оставив свои дела, бросали на нас любопытные взгляды.

Другая группа встречающих оказалась пожилыми, знатными на вид господами — причем не одними только монголами, но также хань, арабами и персами. Все они были одеты в длинные шелковые халаты разнообразных ярких расцветок, каждому прислуживал отдельный слуга, державший над господином балдахин с бахромой на длинном шесте. Старейшины быстрыми шагами двинулись нам навстречу, а слуги засуетились, стараясь удержать над ними балдахины, и при этом все улыбались гостям, приветствовали нас жестами и говорили на разных языках:

— Mendu! Ying-jiel Salaam!

Однако их приветствия были тут же заглушены группой музыкантов, присоединившихся к процессии и издававших совершенно невообразимые визг и лязг при помощи труб и цимбал. Отец с дядей приветливо улыбались, кивали и раскланивались, сидя в седлах; казалось, они ожидали столь экстравагантного приема, однако Ноздря, Уссу и Дондук выглядели такими же удивленными, как и я.