– Выбирай! – Он щелкнул ногтем по мундиру.

– Ну… ладно. – Эштон загадочно улыбнулась. – Только, вообще-то, я не о пуговицах думала, – добавила она и положила ладонь на его талию, опуская руку все ниже и ниже.

* * *

Позже он шепнул в темноте:

– Ну и как? Что чувствуешь?

– Как будто я чего-то недополучила, милый.

Послышался изумленный вздох.

– Ну, есть у меня парочка друзей. Хочешь, я позову? Они будут только счастливы. А к тому времени, как вернусь, и сам смогу повторить.

Эштон лежала на спине, закрыв глаза рукой.

– Позови их, милый. Позови их сколько хочешь, только не заставляй меня ждать слишком долго. И пусть каждый парень, которого ты приведешь, приготовит для меня сувенир.

* * *

– Говорю тебе, я сам видел! – заверил Билли кадет из Нью-Джерси, которого он неплохо знал.

Это было через три дня после того, как Мэйны уехали в Нью-Йорк. Кадет изобразил указательными пальцами нечто шириной в пару дюймов. – Примерно такая картонная коробочка, а внутри – пуговицы от всех, с кем она развлекалась.

– И сколько пуговиц?

– Семь!

Билли уставился на него, явно сконфуженный:

– За полтора часа?

– Или даже меньше.

– А из ее краев кто-нибудь был среди них?

– Ни одного. Похоже, некоторые янки очень быстро избавились от предрассудков насчет южанок.

– Семь! Поверить не могу. Когда Бизон об этом услышит, он начнет всех без разбора вызывать на дуэль.

– В смысле, защищать женскую честь… так, что ли?

– Конечно, – кивнул Билли. – Она же его кузина.

– Послушай, ее никто не заставлял, – ляпнул его собеседник. – Я слышал, что было-то как раз наоборот. Да ладно, Бизон все равно ни о чем не узнает.

– Почему это?

– Эта дамочка обещала вернуться сюда в течение полугода, но пригрозила, что, если кто-нибудь из семерых за это время сболтнет лишнее и она об этом узнает, трепач сильно пожалеет.

– А что она ему сделает, она сказала?

– Нет. И возможно, ей никто и не поверил, но они будут молчать. Думаю, просто потому, что захотят снова ее увидеть, – добавил кадет с самодовольной, хотя и немного нервной ухмылкой. – Или потому, что не хотят увидеть нож Мэйна возле своего носа.

Билли подозревал, что Эштон просто обманула всех семерых. Он ничего не знал о планах сестер на новую поездку в Вест-Пойнт. И вдруг он понял, что пропустил самое очевидное. Это было сразу заметно по усмешке кадета, а он просто не придал этому значения.

– Постой-ка… Если все молчат, откуда ты-то все узнал?

Улыбка стала еще шире и похотливее, однако нервозность не исчезла.

– Да оттуда, что я был седьмым в очереди. И вот что самое интересное: ей были не нужны пуговицы с кителей от тех, кто… воспользовался ее щедростью.

Билли почувствовал, как его затошнило.

– А чего она хотела?

– Брючные пуговицы.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – побледнев, только и смог выдавить Билли.

– Просто по дружбе. – Это прозвучало фальшиво, но Билли промолчал. – Потом, я же видел, что ты ухаживаешь за другой сестрой, и решил, что ты должен знать. Ты выбрал лучшую из двух… ну, во всяком случае, с точки зрения честного джентльмена.

Он подмигнул, но Билли этого не заметил, он все еще не мог прийти в себя от изумления.

– Боже правый… Семь брючных пуговиц… Нет, Бизон не должен этого знать.

Улыбка кадета растаяла.

– Вот как раз поэтому я к тебе и подошел, Хазард. Я ведь не шутил, когда говорил о Бизоне и о том жутком ноже, который он прячет. Ты же знаешь, я не из пугливых, но его боюсь. И все остальные тоже боятся. Так что хвастаться и болтать никто не станет, на это можешь рассчитывать.

Позже, когда первое потрясение прошло и Билли уже остался один, он понял, что кадет был прав в одном: ему невероятно повезло вовремя избавиться от чар Эштон. С ней явно что-то было не так. Оставалось только радоваться, что он сам ее больше не интересует. За все время их визита она с ним почти не разговаривала и вообще вела себя так, словно его нет. Слава богу, она все забыла.

Вирджилия набросила на плечи потрепанную шаль и заколола ее булавкой. А потом снова принялась помешивать кукурузную кашу в кастрюле на маленькой железной плите. Одной ножки у плиты не хватало, и ее заменили несколькими разбитыми кирпичами.

Ноябрьский снегопад припорошил белой крошкой железные крыши соседних хибар. Снег заполнил ямки в замерзшей грязи за дверью. Резкий колючий ветер тряс промасленную бумагу, которой были затянуты окна, и вдувал снежинки в дырявую стену рядом с висевшей на гвозде гравюрой с изображением Фредерика Дугласа.

Грейди сидел возле шаткого стола. Его вылинявшая голубая фланелевая рубашка была застегнута до самого горла. Он похудел почти на тридцать фунтов и уже не выглядел таким сильным, как раньше. Когда он улыбался, а это случалось теперь довольно редко, можно было увидеть его безупречные передние зубы, прекрасно сделанные и идеально установленные. Только легкий желтоватый налет выдавал их искусственное происхождение.

Напротив Грейди сидел его гость – худощавый негр с брезгливым выражением лица, светло-коричневой кожей, курчавыми седыми волосами и внимательными карими глазами. Звали его Лемюэль Таббс. При ходьбе он заметно прихрамывал.

Чашка кофе, которую Вирджилия поставила перед Таббсом, оставалась нетронутой. Он не любил посещать трущобы, да еще в непогоду, но этого требовал долг.

– Рассказ о вашей жизни, – пылко говорил он Грейди, – может придать достоверности нашему следующему открытому собранию, усилить его воздействие. Ничто не убеждает публику больше, чем то, когда о порочности системы рабства говорит человек, испытавший ее на себе.

– Собрание открытое, вы говорите? – задумчиво повторил Грейди. – Не знаю, мистер Таббс. Охотники за рабами ведь тоже могут о нем прочитать.

– Вполне понимаю ваши опасения, – с сочувствием откликнулся Таббс. – Поэтому и не давлю на вас. Вы сами должны принять решение. – Он немного поколебался, прежде чем перейти к главному. – Но если вы все-таки согласитесь, нам нужно будет ввести некоторые ограничения в ваш рассказ. Разумеется, мы стремимся всеми возможными способами заклеймить рабство, но нельзя допустить, чтобы на Юге начались волнения. Подобные разговоры пугают и настраивают против нас тех белых, которые нам чрезвычайно нужны для нашего дела. Честно говоря, это пугает их так, что они перестают давать нам деньги.

– Так, значит, вы не говорите всей правды? – спросила Вирджилия. – Вы и ваша организация продались за пару кусков серебра!