По причине непомерной толщины и столь же непомерного самомнения чиновник не утруждал себя низкими поклонами.

В приемной стоял запах пота и старого воска, из чего Кевин заключил, что все ставни тут закрыты наглухо. Держа в руках ларец с дорожным письменным прибором, доверенный ему Анасати, мидкемиец приготовился к томительному ожиданию. Тем временем вельможа, выслушивая традиционную приветственную речь, успел выдвинуть ящик стола и развернуть тянучку из кельджира. Даже самые обыденные движения у него превращались в священнодействие. Сунув липкий шарик за щеку, он смачно причмокнул и снизошел до ответа.

— Я в добром здравии. — Он дважды прокашлялся, причем весьма многозначительно. — А ты, госпожа Мара… — Он пососал тянучку, помедлил и договорил:

— В добром ли ты здравии?

Мара склонила голову.

Вельможа переменил позу, отчего под ним жалобно заскрипели половицы, и перегнал конфету за другую щеку.

— Что привело тебя ко мне в канцелярию, госпожа Мара?

Кевин услышал ее приглушенный голос, но не понял ни единого слова.

Зато хранитель вдруг перестал причмокивать. Он снова прокашлялся — на этот раз троекратно, забарабанил пальцами по колену и нахмурился так, что брови сошлись на переносице.

— Это… это весьма необычная просьба, госпожа Мара.

Последовало короткое пояснение, и Кевин уловил одно название: Мидкемия. Он весь обратился в слух, но разобрал лишь заключительную фразу, которую госпожа произнесла внятно и отчетливо:

— Таков уж мой каприз. — Она повела плечом, пустив в ход всю свою кокетливую женственность. — Мне это было бы приятно.

Хранитель Имперской печати заерзал на подушках, все так же хмурясь.

Мара что-то добавила.

— Я и сам знаю, что прохода через Бездну больше нет! — рявкнул вельможа и впился зубами в тянучку. — Какой тебе будет прок от моего разрешения? Все это странно. Право, очень странно. — В очередной раз прочистив горло, он повторил:

— Весьма и весьма странно.

Кевин поймал себя на том, что весь подался вперед. Однако ему, рабу, было непозволительно прислушиваться к разговору господ.

Мара снова заговорила, да так тихо, что Кевин чуть не лопнул с досады.

Хранитель в замешательстве поскреб подбородок:

— Есть ли у меня такое право?

— Это записано в законе, — быстро ответила Мара и жестом подозвала к себе Аракаси; тот остановился у нее за плечом и смиренно склонил голову. — Мой конторщик сочтет за честь дать необходимые пояснения.

Хранитель Имперской печати расправился с тянучкой и забеспокоился еще сильнее, но все же махнул рукой, чтобы Аракаси — которому было оказано не больше уважения, чем какому-нибудь презренному рабу, — зачитал нужную статью.

Мастер тайного знания извлек из складок плаща какой-то свиток, развязал ленту и проворно развернул документ, который оказался копией одной статьи из свода законов. В ней говорилось, что хранитель Имперской печати имеет право по своему усмотрению регулировать права гильдий, а также облагать налогом ограниченный перечень мелких товаров и услуг без санкции Имперского Совета.

— Ну что ж, — произнес сановник, уселся поудобнее и принялся разворачивать следующую тянучку. — То, о чем ты ходатайствуешь, бесспорно относится к категории мелких услуг, какие не рассматриваются в Совете. Однако, насколько можно судить, ни одно должностное лицо моего ранга на протяжении многих столетий не оказывало услуг личного свойства.

— Высокочтимый повелитель, — осмелился заметить Аракаси, — на протяжении этих столетий закон оставался неизменным. — Он с поклоном отступил назад и остановился рядом с Кевином, ясно показывая, что ему вот-вот потребуются письменные принадлежности для составления документа.

— О чем она просит? — едва слышно спросил его Кевин.

Аракаси только метнул на мидкемийца уничтожающий взгляд, а Мара вновь неразборчиво заговорила с чиновником. Тот еще более забеспокоился.

Кевин заключил, что хранитель Имперской печати свято блюдет букву закона. Таких крючкотворов в любой стране хоть пруд пруди; этот уже приготовился отказать Маре в ее просьбе — не потому, что она предъявляла непомерные требования, а единственно потому, что ходатайство выходило за рамки привычной рутины.

Аракаси застыл в ожидании неминуемого отказа. Кевин с напускным равнодушием уставился в пол и шепнул, чтобы его слышал только мастер тайного знания:

— Подскажи Маре: пусть даст ему на лапу.

Если что-то и выдало удивление Аракаси, так только мимолетная пауза.

— Попробую, — выдохнул он в ответ. — Видно, у вас в Мидкемии взятки — обычное дело.

Кевин утвердительно прикрыл глаза:

— Не без этого. Он как пить дать положил глаз на ее драгоценности.

Последних его слов Аракаси уже не слышал. Он шагнул вперед и, почтительно тронув Мару за локоть, быстро шепнул что-то ей на ухо, пока хранитель печати в задумчивости смаковал любимое лакомство.

Мара все схватывала на лету. Не дожидаясь, пока толстяк раскроет рот, она заговорила:

— Высокочтимый хранитель, я понимаю, что мое ходатайство потребует от тебя дополнительных усилий — разумеется, в рамках закона и твоих полномочий. Если ты любезно согласишься пойти мне навстречу, я обязуюсь возместить затраты твоего драгоценного времени. Полагаю, сотня железных центориев и три крупных изумруда хоть как-то компенсируют кропотливую работу по оформлению документа.

Хранитель Имперской печати чуть не подавился тянучкой и выпучил глаза:

— Госпожа, ты весьма великодушна.

Ему хотелось поскорее замять эту часть беседы: на самом-то деле просьба Мары была сущей безделицей. Он честно предупредил, что проход между Мидкемией и Келеваном закрыт. Но если капризной властительнице пришла в голову какая-то блажь, не мог же он обременять императора и Высший Совет рассмотрением ее ходатайства. Успокоив себя такими рассуждениями и предвидя солидный куш, сановник подозвал Аракаси.

— Решать такие дела — моя прямая обязанность. Однако я приму ваши дары… чтобы пожертвовать их какому-нибудь храму. — Тут он расплылся в улыбке. — По зрелом размышлении я пришел к выводу, что ты правильно истолковал статью закона. Подай чернила и пергамент; мы без проволочек составим договор.

Имперские документы всегда отличались многословием. Кевин переминался с ноги на ногу, маясь от духоты. Аракаси и хранитель печати занудливо, хотя и беззлобно спорили по поводу каждой фразы. Рабы приносили то разноцветный воск, то горелки, то катушки лент. Прошел не один час, прежде чем договор был составлен по всей форме и скреплен Имперской печатью. Потом пришлось ждать, пока высохнут чернила. Тем временем одного из воинов отправили в особняк Акомы за сотней монет и драгоценными камнями. В ожидании его возвращения сановник беспрестанно жевал кельджир и с полным ртом разглагольствовал об ухудшении качества крашеных перьев. Недавно он купил синий выходной камзол, который тут же рассыпался в прах.