— Ведь это очень здорово, сэр, правда? — сказал он. — А здесь еще.

Хорнблауэр взглянул на кучу писем и выхватил одно — он с первого взгляда узнал почерк. Секунду он держал его в руке, медля открывать. Встревоженный Буш увидел, что губы у капитана сжались и щеки побелели, он наблюдал за чтением, но Хорнблауэр уже взял себя в руки, и выражение лица его больше не менялось.

Хорнблауэр нервно прочистил горло и перечитал письмо. Столько сведений обрушилось на него, что чувствам не осталось места. Ричард Артур Горацио, крестник двух Уэлсли, умнеет день ото дня. Может быть, его ждет великое будущее. До этой минуты Хорнблауэр не думал о ребенке — мысли о сыне, которого он в глаза не видел, не затрагивали его отцовских инстинктов; мало того, мысли эти замутнялись памятью о маленьком Горацио, умершем от оспы в Саутси. Но сейчас вдруг нахлынула нежность к неведомому мальцу, который где-то в Лондоне и — надо же — сумел полюбиться леди Барбаре.

И ведь Барбара взяла его на воспитание. Может быть, бездетная и вдовая, она просто искала подходящего сиротку, и все же вдруг она сделала это в память о капитане Хорнблауэре, который, как она думала, погиб от рук Бонапарта?

Дольше думать об этом было невыносимо. Сунув письмо в карман — предыдущие он бросал на палубу, — Хорнблауэр, не дрогнув ни единым мускулом, встретил взгляд Буша.

— Тут еще письма, сэр, — тактично заметил Буш.

То были письма от великих мира сего и от сумасшедших. Некий сумасбродный сквайр в знак восхищения и приязни вложил в послание понюшку табака. Внимание Хорнблауэра привлекло лишь одно, от поверенного с Ченсери-Лейн — имя Хорнблауэр видел впервые. Узнав, по-видимому, от леди Барбары Лейтон, что известие о гибели капитана Хорнблауэра не подтвердилось, поверенный сразу написал ему. Прежде он по поручению лордов Адмиралтейства управлял состоянием капитана Хорнблауэра и осуществлял контакты с призовыми агентами в Маоне. С согласия лорд-канцлера он по смерти умершей без завещания миссис Марии Хорнблауэр действовал как опекун наследника, Ричарда Артура Горацио Хорнблауэра, и вложил в государственные ценные бумаги средства от продажи захваченных капитаном Хорнблауэром трофеев за вычетом издержек. Как увидит капитан Хорнблауэр из прилагающегося отчета, итог составляет три тысячи сто девяносто один фунт, шесть шиллингов и четыре пенса, вложенных в Объединенный фонд, которые теперь переходят к самому Хорнблауэру. Поверенный почтительнейше ждет его указаний.

Прилагаемый счет, который Хорнблауэр собрался выбросить, помимо бесчисленных шиллингов и восьмипенсовиков, содержал графу, на которой Хорнблауэр невольно задержался взглядом — издержки на погребение миссис Хорнблауэр, могилу на кладбище при церкви Святого Томаса Бекета, надгробный камень и плату сторожам. От этого замогильного списка у Хорнблауэра похолодела кровь. Это было ужасно. Сильнее, чем что-либо иное, список напоминал, что Мария мертва, — если бы он поднялся сейчас на палубу, то увидел бы шпиль церкви, возле которой она похоронена.

Он боролся с тоской, которая грозила вновь подмять его под себя. По крайней мере, можно отвлечься на письмо поверенного, порассуждать о том, что теперь у него есть три с лишним тысячи фунтов стерлингов в ценных бумагах. Хорнблауэр и позабыл про призы, которые захватил в Средиземном море до прибытия Лейтона. Теперь он владел в общей сложности почти шестью тысячами фунтов — не бог весть какая сумма, иные капитаны сколотили куда большие состояния, но все же весьма приличная. Даже на половинное жалованье он сможет жить в комфорте, дать Ричарду Артуру Горацио достойное образование, занять свое скромное место в обществе.

— Капитанский список сильно изменился с тех пор, как мы видели его в последний раз, сэр, — сказал Буш, скорее угадывая мысли капитана, чем перебивая их.

— Вы его уже штудировали? — улыбнулся Хорнблауэр.

— Конечно, сэр.

От положения их имен в списке зависит, когда они станут адмиралами, — год за годом они будут карабкаться вверх по мере того, как смерть или повышение устраняет старших, и, если проживут достаточно долго, станут адмиралами, с адмиральским жалованьем и привилегиями.

— Больше всего изменилась как раз верхняя половина списка, сэр, — сказал Буш. — Лейтон убит, Болл умер на Мальте, Трубридж пропал в море — в Тихом океане, сэр, — и еще восьмерых не стало. Вы уже в верхней половине, сэр.

Хорнблауэр прослужил капитаном одиннадцать лет, но с каждым последующим годом он будет взбираться все медленнее, пропорционально тому, как убывает число фамилий наверху. Свой флаг он поднимет в 1825-м или около того. Граф де Грасай предсказывал, что война закончится к 1814-му — с наступлением мира продвижение вверх замедлится. А Буш на десять лет старше и только начал подъем. Вероятно, адмиралом ему не стать, но Буш, надо думать, удовольствуется и капитанским званием. Явно его амбиции не распространялись на большее. Счастливец.

— Мы оба — очень счастливые люди, Буш, — сказал Хорнблауэр.

— Да, сэр, — согласился Буш и, поколебавшись, добавил: — Я буду свидетельствовать перед трибуналом, сэр, но, конечно, вы знаете, что я скажу. Меня спрашивали в Уайтхолле и сказали, что мои слова соответствуют тому, что им известно. Вам не следует бояться трибунала, сэр.

В следующие сорок восемь часов Хорнблауэр часто напоминал себе, что не должен бояться трибунала, однако чуть-чуть трудновато было ждать бестрепетно — слышать повторяющийся пересвист дудок и топот морских пехотинцев над головой, приветствия капитанам и адмиралам, которые поднимались на борт его судить, затем мертвую тишину, наступившую, как только синклит собрался, глухой пушечный раскат, возвестивший о начале трибунала, щелчок открываемой Календером дверной задвижки — это за ним.

Хорнблауэр не мог потом вспомнить подробности — в памяти остались лишь несколько ярких впечатлений. Он легко мог вызвать перед мысленным взором блеск золотого позумента на полукружие синих мундиров за столом в большой каюте «Виктории», тревожное, честное лицо Буша, когда тот объявил, что ни один капитан не сумел бы управлять кораблем искуснее и решительнее, чем Хорнблауэр в заливе Росас. «Товарищ» Хорнблауэра — офицер, которому Адмиралтейство поручило его защищать, — ловко задал вопрос, из ответа на который выяснилось, что Буш потерял ногу и был унесен вниз до капитуляции, а следовательно, не заинтересован выгораживать капитана. Другой офицер, явно подавленный величием момента, сбивчиво и невыразительно читал нескончаемые выдержки из официальных донесений. От волнения у него что-то случилось с дикцией, и временами нельзя было разобрать ни слова. Кончилось тем, что раздосадованный председатель вырвал у него из рук документ и гнусавым тенором зачитал утверждение адмирала Мартина, что действия «Сатерленда» облегчили разгром французской эскадры, мало того, по мнению адмирала, предопределили его. Неловкость вызвало обнаружившееся вдруг расхождение между сигнальными журналами «Плутона» и «Калигулы», но ее быстро обратил в шутку кто-то из капитанов, напомнив, что сигнальным мичманам свойственно порой ошибаться.