Простившись с ним на улице, я не пошла в парадное крыльцо особняка, просматривающееся через решетку с улицы, а от калитки пошла вглубь двора, завернула за угол дома и вошла с черного хода. Мне казалось, что таким образом он не догадается, где я живу, какие мои окна. В калитку видно было все то, что описано на стр. 86 кн. 1 (Москва. 1966. № 11. – Ред.): Маленький домик в садике… ведущем от калитки… Напротив под забором сирень, липа, клен… Была и аллейка тополей от калитки, и в глубине большой серебристый тополь.

Был такой случай: раз как-то я приехала с дачи, а на кухне соседи (Анна Ивановна) говорит: „Сидим во дворе на скамейке; приходил какой-то гражданин, не очень высокий, хорошо одет; ходил по двору, смотрел на окна, на подвал. Потом подошел к сидящим на скамейке, спросил – живет ли в этом доме такая высокая, молодая, красивая? Мы говорим, смеясь: «А кого Вам надо? Хозяйку или домработницу? Они у нас обе молодые и обе красивые. Только их нет, на даче они». Походил по двору, опять подошел, спросил, где именно живет? – «А вот, – говорим, – половину особняка занимают; и на улицу и во двор окна. А кого Вы все-таки ищете?» Ничего на это не ответил, медленно пошел к калитке“. Когда мы прощались в первый день, я просила его остаться на другой стороне улицы, не ходить за мной. В решетку он мог видеть, что я завернула за угол дома, но не знал, взошла ли я на крыльцо или м. б. спустилась в подвал?

Он приходил, по рассказам соседки, два раза, поэтому он и пишет, что я занимала верх прекрасного особняка в саду. (Читатель простит Маргарите Петровне, мы надеемся, это простодушное отождествление.)

Под впечатлением этой встречи я ходила несколько дней, как в тумане, ни о чем другом не могла думать. Настолько необычно было наше знакомство, настолько оно захватило нас с первых минут – трудно рассказать. Это было, как он выразился, какое-то наваждение. Вот и сейчас, прошло уже много лет, я не могу без волнения вспомнить о том сне. А тогда я места себе не находила, все думала, что же будет дальше? 〈…〉 Решила, пока я еще в силах справиться с собой, нужно расстаться. (Она вспоминает его слова: «Маргарита Петровна, скажите, я Вам не нравлюсь? Я плох для Вас?». – М. Ч.)

Старалась, конечно, разубедить его. 〈…〉 Говорила, что теперь мне будет еще более одиноко, что душа моя тянется к нему, что мне было очень хорошо с ним. Вдруг я увидела, что лицо его просветлело, он улыбнулся, сказал: „Ну, говорите, говорите еще…“. 〈…〉

– …Маргарита Петровна, если Вы когда-нибудь захотите меня увидеть, Вы меня всегда найдете. Запомните только – Михаил Булгаков. А я Вас никогда не смогу забыть.

Мучительное было расставание. Опять долго стояли на углу переулка. Я просила, чтобы он не доходил до калитки.

Он остался на другом тротуаре. Перейдя дорогу, я оглянулась. И последнее, что я запомнила – это протянутые ко мне руки. Как будто он меня звал, ждал, что я сейчас вернусь к нему. И такое скорбное, обиженное лицо! Смотрит и все что-то говорит, говорит… И эти руки за решеткой, протянутые ко мне…

Все было так, как написал он на стр. 94 кн. II (Москва. 1967. № 1. – Ред.), только не Маргарита с Воландом, а он так прощался со мной».

14 марта Булгаков подал в ТРАМ заявление с просьбой уволить его с должности консультанта – чужеродные, хотя даже и не слишком трудоемкие занятия становились для него в том состоянии, в котором находился он последние месяцы, обременительными и даже невыносимыми.

18 марта он пишет письмо Станиславскому (который за месяц до того, после длительной болезни, начал 22 февраля у себя дома, в Леонтьевском, репетировать отдельные сцены «Мертвых душ»):

«Дорогой и многоуважаемый Константин Сергеевич! Я ушел из ТРАМа, так как никак не могу справиться с трамовской работой. Я обращаюсь к Вам с просьбой включить меня помимо режиссерства также и в актеры Художественного театра…»

17 апреля он заключает соглашение с Передвижным театром Института санитарной культуры на режиссерскую работу над пьесой Н. А. Венкстерн «Одиночка» – и обязуется поставить ее до 1 июля.

В это мрачное для него время не просветлялся и общественный горизонт. Ожидался процесс трудовой крестьянской партии, один из лидеров которой, арестованный еще летом 1930 года, был не безразличен Булгакову – Александра Васильевича Чаянова, известного ученого-агронома, он знал как изящного стилизатора-беллетриста, любил, как уже упоминалось, его книжечку «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей», вышедшую в 1922 году с иллюстрациями Натальи Абрамовны Ушаковой.

«В 1929 году, – рассказывает в своих неопубликованных воспоминаниях (завершенных им в 1971 году, задолго до всяких надежд на реабилитацию А. В. Чаянова и его сподвижников) старый москвич Сергей Дмитриевич Шипов (1885–1982; по его подсчетам, сам он «был оторван от семьи и от родной мне Москвы с 19 февраля 1933 года до 9 июля 1959 года, т. е. 26 лет 3 мес. 22 дня»), – началась ликвидация с/х кооперации, а затем и потребительской. Все члены правления Сельскосоюза были арестованы, и все получили по 10 лет». Та же участь постигла многих служащих Всекоопбанка, Наркомзема, Наркомснаба, Наркомпути. «В самом начале 30-х годов были репрессированы тысячи агрономов, профессоров и работников с/х опытных станций. И еще больше крестьян и колхозников. Сроки заключения от 5 до 8 лет за отказ идти в колхоз и даже за сбор колосков в поле. Первая партия агрономов прибыла в Карлаг в составе более 400 человек»; С. Д. Шипов, как опытный экономист, был взят в плановый отдел Карагандинского лагеря, и, по его сведениям, в 1933 году там находилось 20 000.

Отзвук этих событий – в дневнике Э. Ф. Циппельзона, сделавшего 26 января 1931 года следующую запись: «Из всех вредителей, арестованных за последнее время, меня особенно интересуют трое – по-моему, самые умные, самые одаренные – Е. Тарле, Некрасов Н. В. и Чаянов. Прежде всего все они страстные библиофилы. Тарле всегда, по приезде из Ленинграда, заходил в книжный магазин Центросоюза на Кузнецком. Особенно интересовался Пушкинианой. Некрасов покупал мемуарную литературу. Чаянов – восемнадцатый век и по старой Москве. Всех их объединяла еще одна черта – обаяние 〈…〉 Меня особенно поразил арест Чаянова. Ведь вот еще только этим летом по приезде из совхоза „Гигант“ с каким энтузиазмом А. В. рассказывал о блестящих перспективах будущего. Помню – он меня поразил описанием трактора