Корабельный гудок провыл разлуку. Сквозь разошедшийся туман Лин видела гавань и отплывающий пароход – совершенно огромный; на палубе в толпе соседей стояли ее мама и папа, и дядя Эдди с ними: все махали ей на прощание. В руке у заплаканной мамы трепетал платок. Губы папы двигались, но Лин все равно не слышала, что он говорит: слова пожирал туман.

– Баба! Мама! – закричала она, и звук укатился куда-то в закоулки пустых улиц.

От удара гонга в окнах зазвенели стекла. Барабаны чжаньгу мерно зарокотали предвестие войны. Тяжелый бой сплелся с бешеным ритмом ее сердца. Поверх барабанов взмыл тонкий, насекомый вой, от которого у Лин вся кожа тут же пошла мурашками.

Светящиеся лица всплыли во всех окнах и тут же пропали. Лин завертелась кругом. В конце улицы стоял Джордж Хуань, будто вырезанный из мела. Бесцветные, как молодое зерно, губы кривились, обрамляя изъязвленный болезнью рот. Глубокие трещины пестрили лицо, шею, руки; кожа расседалась на глазах, словно гния изнутри. Пасть раскрылась в крике. На мгновение Лин лишилась способности думать и только смотрела и смотрела на бледную фигуру Джорджа, не живого и не мертвого, тянувшего к ней руки, кукольно сжимавшего и разжимавшего пальцы. Потом он упал на четвереньки и застрекотал вверх по стене дома, по-тараканьи быстро.

Беги, сказал голос у нее в голове. Беги. Но как люди бегают? Ее организм почему-то забыл это простое движение… Беги. Когда она посмотрела вниз, мостовая уже превратилась в смоляную реку. Скользкие черные руки подымались из липкой жижи и уже держали ее за лодыжки. Лин ахнула, и на ногах у нее возникли скобы, а пряжки на них принялись затягиваться – туже, туже… Она закричала, и сон вдруг изменился, и она уже лежала на больничной кровати. Спину раздирало от боли, спазмы пожирали ноги, мускулы ее умирали.

Два аккуратных ряда кроватей тянулись вдоль комнаты, уходя в бесконечность, насколько хватало глаз: на всех на них спали люди. Сейчас они разом сели, обратили к ней свои разлагающиеся лица и затянули хором:

– Сон сон смотри с нами вместе сон вечно сон сон с нами вечно вместе…

Дядя Эдди стоял рядом с угрюмым видом, читая ее медицинскую карту.

– Они не должны были этого делать…

Он положил карту к ней на койку.

Слова на обложке плыли: пациент № 28 Нью-Йорк Нью-Йорк…

Накатил новый спазм, и она в агонии закричала. Медсестра задернула занавеску вокруг них; ее физиономия придвинулась вплотную к Лин.

– Хочешь, чтобы боль прекратилась?

– Д-да, – взмолилась Лин.

– Тогда смотри сон вместе с нами.

В проем занавески просочился Джордж, и Лин попыталась сказать оглянитесь оглянитесь осторожно сзади! но слова выговариваться не желали, а только прыгали, как мячики, внутри ее черепа.

Больничный свет замигал. В его вспышках глаза Джорджа светились, будто у демона.

– Джордж, прости… пожалуйста, пожалуйста, прости… – прошептала Лин.

Секунду он смотрел на нее, словно узнал. Потом рот широко распахнулся, мышцы на шее напряглись, словно он пытался что-то извергнуть из горла. Пальцы, сморщенные, как гробовой креп, потянулись к ней, наткнулись на медицинскую карту…

Не смотри, сказала себе Лин, не смотри, и тогда оно потеряет реальность. Насекомый гул оглушал, и Лин подумала, что вот сейчас, на месте и лишится ума. А потом вдруг настала тишина. Когда она снова открыла глаза, Джорджа уже нигде не было.

Поперек медкарты было нацарапано: «Ничего не обещай. Жемчужина».

Лин услышала, как ее кто-то зовет по имени. Звук шел как будто из другой комнаты, из смежного сна.

– Лин! Лин Чань, где ты?

– Генри! – закричала Лин.

Генри отбросил штору в сторону. Он вцепился в ткань так, словно она одна еще удерживала его на ногах.

– Генри! Ты правда тут?

Он выдавил что-то похожее на улыбку.

– Выходит, что да.

– Как ты меня нашел?

– Давай поиграем в угадайку: наверное, это ты сама меня нашла. – Он несколько раз судорожно и поверхностно вдохнул. – Держу пари, ты сейчас спишь где-то с моей шляпой в обнимку.

– Да, – сказала Лин, вспоминая. – Да.

Генри шлепнулся на кровать. Шея у него была вся в красных пятнах.

– Лин, нам срочно нужно посмотреть другой сон.

– Не могу… Я не могу. Мне больно…

– Дружочек, ты не чувствуешь никакой боли. Это просто дурной сон, кошмар. Ты можешь проснуться у себя в кровати, как только пожелаешь.

– Нет. Мы должны вернуться туда, в тоннель. Вай-Мэй… Мы должны положить этому конец.

– Хорошо, – сказал Генри, беря ее за руку. – Тогда почему бы тебе не увидеть во сне тоннель? Ты знаешь, о каком я говорю. Тоннель… и мы с тобой оба там. Мы… оба… там.

Его слова пронеслись сквозь ее голову, как торнадо. Она расслабилась, и больничный сон растаял. Лин снова стояла в тоннеле. Кирпичи ярко полыхали уловленными в западню снами, качая силу в колоссальную машину забвения. Генри лежал на земле, совсем слабый и бледный.

– Генри? – прошептала Лин.

Колокольчики… Робкий жестяной перезвон шкатулочной песенки. Шорох задубевших от крови юбок. Она шла к ним.

– Давай, – сказал Генри.

У Лин все еще все болело. Силы было ужасно мало. Если она намерена победить Вай-Мэй, придется превозмочь боль и изменить сон, как Вай-Мэй же ее и учила.

Дыши глубоко.

Сосредоточься.

Одна задача за раз, только одна.

Фигура Вай-Мэй вспыхнула во тьме.

– Что это ты делаешь, Маленький Воин?

Лин не ответила. Всю силу своего ума она направила на то, чтобы вернуть ногам прежний вид. Но у нее ничего не выходило…

– Ты правда думала, что это ты меняла сон во все те разы? Бедняжка, нет. Это была моя сила, а не твоя.

– Нет. Это была я. Я чувствовала.

– Я просто позволяла тебе думать, что это делаешь ты. Чтобы ты была счастлива. Чтобы возвращалась ко мне.

Вся ее храбрость схлынула прочь. Совсем как в тот день, когда ей сказали, что она больше никогда не сможет бегать – и даже ходить без этих безобразных скоб. У нее только что снова отобрали будущее, отобрали выбор, даже не спросясь. Несправедливость мира обрушилась на нее как тумак.

– Ты можешь выбрать быть счастливой – сейчас.

Вай-Мэй обвела рукой выход из тоннеля, и пейзаж загорелся новыми чудесами. Лин в платье из стекляруса отплясывает чарльстон на сильных стройных ногах. Лин стоит перед завороженной толпой на вставке «Будущее Америки» Джейка Марлоу, а сам мистер Марлоу разглагольствует об ее успехах в атомной физике. Марлоу пожимает ей руку, а внизу стоят родители и с гордостью глядят на нее – и все это так близко, что только руку протяни, и схватишь полный кулак мечты…