…за которыми последовало чудесное, смягченное снегом падение. Потом посланца нашел человек в одежде из шкур… А рассказ едва начался.

Перерывов – на еду, даже на туалет – не было, и все молчали. Пока над столом не появилось единственное слово, сверкающее, повисшее над накрытым Гаванским артефактом. Оно представляло собой старинный китайский иероглиф, изображенный в каллиграфически резком стиле. Даже гневном.

Ир Джеральда перевел иероглиф без труда. И Джеральд сразу понял, почему Хахой и его начальники вдруг решили поделиться всем, что знают.

ЛЖЕЦЫ.

ПРОВЕРКА ПРЕДАННОСТИ

Вы должны передать это всем, кто работает в Комиссии по контактам. Они придумали хитрые уловки, чтобы добиться от Артефакта сотрудничества. Вначале дрессировка, как в последний месяц. А теперь отказ записывать бесконечные планы и технические руководства, которые предлагает зонд.

Кому бы пришло в голову попробовать сказать «нет» подарку? Отклонить то, чего страстно желает человечество – все эти передовые технологии, – в расчете получить что-нибудь более важное.

Но это разумно. Какова сверхзадача зонда? Повести нас к производству новых зондов, не принимая во внимание, хороша эта сверхзадача, плоха или нейтральна. Артефакт обязан стремиться к тому, чтобы передать нам эти технологии. И это его стремление обязательно нужно использовать. Хидеоши и ее команда – ушлые ребята. За так и не почешутся ради Артефакта. Чего же они требуют?

Больше интервью с пассажирами. Одно, или два, или сразу три.

Это требование стало более настоятельным, когда мы засекли в поясе астероидов лазеры и кинетические орудия. Комиссия потребовала объяснения – и Особо Мудрый вначале выразил удивление, потом равнодушие, а в конце концов приписал это «плохим машинам прошлых эпох».

И добавил: «Вы, люди, можете защититься, создав мощное оружие. Позвольте научить вас производить мощные лучи, которые очистят вашу Солнечную систему!»

Гм. Соблазнительно. Убедительно. Кто способен отказаться от больших пушек?

И Джеральд Ливингстон набросил Черный Покров, обрекая артиленов на темноту – пока не договорятся. Час за час. Час они нас учат – потом мы получаем некоторое разнообразие.

Мы вернулись к разговору с Низко Ныряющим Убийцей Рыб – самым молодым из артиленов, гордым тем, что именно его раса изготовила Артефакт, который попал к нам; его явно не тронуло то, что на его родине не обнаружили ни следа промышленного производства и радиоизлучений. «Все органическое умирает», – ответил он, пожимая своими странными крыльями.

А Кальмарик… она сама выбрала себе это имя из пятидесяти тысяч, предложенных школьниками со всей Земли. Своеобразное чувство юмора для машущего щупальцами псевдоголовоногого! Ее главный вклад в человеческую культуру – свежее и убедительное определение «иронии» – заставил интеллигенцию восклицать: почему мы сами об этом не подумали? Потребовался инопланетянин.

И все же Кальмарик не отошла от линии Ома. Он согласился с тем, что Артефакт действительно может быть вирусом – как говорят критики, – но вирусом полезным и способным к симбиозу. И привел сотни примеров из нашей медицинской литературы. Убедительных.

Других понять труднее. Возьмите существо-гусеницу – во время каждой беседы она смотрит на ближайшего человека, а потом производит поток пренебрежительных символов, которые можно перевести так: «Парень, какое у меня воображение!»

Явный случай болезни Ноакса, что позволило существу получить в Сетке – по общему согласию – имя Бенни.

– А чего вы ждали? – оттеснив Бенни, заметил М’м пор’лок, тот самый, что походил на гигантскую розовую выдру. – Мы проводим вечность, летя в пространстве, либо спим, либо забавляемся в обширных виртуальных слоях внутри нашего кристаллического корабля. Можно застрять во сне. Или утратить шанс вернуться в объективную реальность при встрече с новой живой расой.

Вы подобны мне? Понимаете, что сказал и чего не сказал М’м пор’лок?

И в еще более широком смысле – приносит ли это нам добро?

Конечно, это возбуждает в нас любопытство. Образчики чуждого искусства и встречи с разными культурами могут увлечь. Наши психологи и другие специалисты получили возможность изучать поведение, сопоставлять отношения чужаков и прочий научный материал. Но серьезно, на что они рассчитывали? Создать внеземной детектор лжи? Выработать способ определять, какие из рассказанных нам историй правдивы? Или отделить ценные предложения Артефакта от рекламы? Определить чисто эгоистические составляющие?

Подозрение остается. Разнообразие, которое мы видели – девяносто с лишним рас, – возможно, все это сочинено сознательно? Трюк, проверенный на многих аудиториях за десятки миллионов лет? Кукольное представление, преследующее главную цель – убедить?

Искусственный морской змей кружным путем нес Бина над океанским дном, над бесконечными туманными каньонами и грязевыми равнинами.

Пассажирский отсек, хоть и обитый мягким материалом, был очень тесным. И транспортный робот не был так болтлив и дружелюбен, как суррогатный пингвин доктора Нгуена. Отвечая коротко и сжато, он отказался предоставить веб-экран, очки или какое-либо другое средство иртронного отвлечения.

По большей части робот молчал.

Во всяком случае, молчал, насколько может молчать моторизованный питон, который тайно плывет, змеясь, через огромный и преимущественно пустой океан. Он явно избегал контактов с людьми – что в эти дни, в этот век нелегко даже вдали от корабельных маршрутов и берегов. Несколько раз Бина бросало в сторону, когда змей резко поворачивал и нырял, укрываясь за каким-нибудь подводным холмом, в ущелье или даже на метр зарываясь в ил и необычно затихая, как будто прятался от хищников. В двух таких случаях Бину чудился слабый гул двигателя; этот гул постепенно набирал высоту и громкость, потом снова ослаб и рассеялся. А потом змей стряхивал с себя ил, и их путешествие возобновлялось.

Даже его метод передвижения, казалось, был создан для скрытности. В основе большей части подводных систем обнаружения лежало восприятие звуков, а не извивов гигантской змеи.

Конечно, следы человека виднелись повсюду. Дно океана представляло собой огромную свалку даже там, где не было ни рыбы, ни водорослей, ни каких-нибудь полезных ископаемых. Следы кораблекрушений представляли достойное зрелище. Но гораздо чаще Бин видел обычный мусор вроде рваных рыболовных сетей, которые напоминали огромные редкие смертоносные облака, плывущие по течению, забитые рыбными скелетами и панцирями черепах. Или стаи пластиковых бутылок и контейнеров, которые качались рядом с медузами, почти не отличаясь от них. Однажды он увидел с десяток огромных грузовых контейнеров, должно быть, очень давно упавших с большого фрейтера: из разбитых контейнеров на сорок гектаров рассыпались громоздкие старомодные компьютеры и телевизоры.

Я привык жить среди мусора. Но мне всегда казалось, что открытое море лучше – чище, – чем Хуанпу.