Дело в том, что честь выдвижения наступательной концепции в нашей стране принадлежит не В. Суворову, а Д. М. Проэктору. В своей книге, вышедшей в 1989 г., он писал: «И здесь мы возвращаемся к вопросу: не готовил ли Сталин всю эту массу войск не только для обороны, но и для наступления? Есть много признаков, что да»[910].

Подводя промежуточные итоги этой дискуссии, О. Вишлев справедливо отмечает, что ни мнение Хрущева о том, что Сталин не верил в нападение Гитлера и должным образом не готовил армию к войне, ни мнение Суворова «о „вооруженных до зубов“, оснащенных новейшей техникой бесчисленных „красных полчищах“, которые летом 1941 г. готовы были обрушиться на Германию» не соответствуют действительности[911]. Впрочем, реальность может находиться и не строго посредине между крайними точками зрения Хрущева и Суворова.

Так в чем же все-таки ошибся Сталин?

И «оборонцы», и «наступатели» сходятся на том, что перед войной Сталин совершил самую большую в своей жизни ошибку. Вот только какую? «Сталин, по-видимому, гнал прочь любую мысль о войне»[912], — считает «оборонец» Г. Городецкий. Этот «роковой самообман» одного человека и стал причиной нелепого поведения советского руководства перед лицом военной угрозы Германии. Война на носу, а мы к обороне не готовимся и ругаем всех, кто о войне предупреждает. Более того, разведка трубит, что Гитлер замыслил недоброе, а Сталин гонит от себя мысль, по страусиному закапывает голову в песок. Раздолье для психологических и даже психиатрических рассуждений на тему безумия вождей.

Мысль о войне Сталин, видимо, «гнал прочь» и на заседаниях Политбюро, где постоянно обсуждались и утверждались новые виды вооружений, где принимались меры, закабалившие работников, выжимавшие из них семь потов, лишь бы увеличить объемы военного производства. «Гнал» от себя Сталин эту мысль и на совещаниях с военными, где до мелочей обсуждались итоги военных кампаний, рассматривались меры устранения недостатков до решительных боев с главным противником.

Да уж, логичнее предположить, что не Сталин, а некоторые историки «гонят от себя мысль» о том, что Сталин готовился к войне.

Собственно, сразу после разгрома Франции Сталин провел фактическую мобилизацию промышленности. 27 мая 1940 г. был принят указ «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения», а 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Закон был суров: «Уход с предприятия и учреждения или переход с одного предприятия на другое и из одного учреждения в другое может разрешить только директор предприятия или начальник учреждения»[913]. Самовольный уход мог повлечь за собой 2–4 месяца тюрьмы, а прогул — исправительные работы до 6 месяцев с удержанием 25 % заработка. 10 июля последовал указ «Об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями», 10 августа — «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве», 19 октября — «О порядке обязательного перевода инженеров, техников, мастеров и квалифицированных рабочих с одних предприятий и учреждений на другие». Сталин развернул советский ВПК, пустил его на полный ход, а потом стал «гнать прочь любую мысль о войне».

В. Суворов и другие «наступатели» объясняют ошибку Сталина логичнее: «Сталин до самого последнего момента не верил в возможность германского нападения. Из этого следует, что все действия Сталина и всех его подчиненных подготовкой к отражению агрессии объяснить нельзя»[914], — считает Суворов. Сталин готовился к наступательной войне, и поэтому не готовился к оборонительной. Но он не заметил, что Гитлер тоже готовится ударить.

Как же, ведь разведка докладывала, Зорге сигнализировал, Черчилль убеждал — Гитлер нападет. Суворов без труда объясняет, почему Сталин не доверял «невозвращенцу» Зорге и политическому противнику Черчиллю, крайне заинтересованному в советско-германском конфликте. Но ведь были и другие источники.

Почему Сталин не боялся, что Гитлер «накроет» его армию внезапным ударом? Почему Сталин не верил, что Гитлер готовится начать 22 июня 1941 г. войну против СССР?

Это — одна из ключевых загадок 1941 г. Суворов отвечает: «Гитлер действительно к войне против Советского Союза не готовился»[915]. Потому что не запасал тулупы, зимнюю смазку — фюрер не готовился к зимней войне. «Так давайте же поймем Сталина: и он так считал — это явно ошибочный шаг, это самоубийство. А уж если гитлеровцы и решились воевать, то в три месяца им никак не уложиться, поэтому они должны были готовиться воевать зимой. Этой подготовки нет. Следовательно, считал Сталин, Гитлер воевать против советского Союза не намерен. Чистая логика…»[916] Причина неготовности Гитлера — стратегический замысел разгромить СССР именно в 1941 г., до зимы. Иначе не имеет смысла и огород городить. Отсюда и неготовность в зимней войне: «Предполагалось, что военная мощь России будет уничтожена еще до наступления осенней распутицы… По этой причине запасы зимнего обмундирования ограничивались из расчета, что на каждые пять человек потребуется только один комплект»[917], — вспоминал Г. Гудериан. Гитлер действовал рационально, прямо как Сталин перед войной с Финляндией. Сталина эта война чему-то научила. Гитлера — нет.

Так-то оно так. Но и Сталин не готовился к зимней войне, когда нападал на Финляндию, но финны верили, что такое нападение возможно. Неужели Сталин, прошедший опыт зимней войны, столь безрассуден? Сталин знал, что Гитлер не готовится к войне зимой. Из этого следовали вовсе не те выводы, которые делает Суворов. Если Гитлер не собирается зимой штурмовать Москву, то это еще не значит, что он вовсе не собирался ее штурмовать. Сталин знал, что СССР располагает достаточными силами, чтобы немцы не могли совершить военную прогулку до Москвы. Как в этих условиях должен действовать Гитлер? Разумеется, применять стратегические «клещи». В первый сезон захватить Ленинград и Украину, где и перезимовать. Для ведения незначительных боевых действий зимой Гитлер имел запас зимнего обмундирования. А во второй, в удобное время года — двигаться на Москву с севера и юга. Соответствующим образом ожидалось и сосредоточение немецких войск. Дискуссия в советском военном руководстве велась прежде всего о том, где стоит ожидать сосредоточения главных сил противника — на севере или на юге. То, что главный удар будет нанесен в центре, казалось стратегическим нонсенсом — ведь тогда придется вести всю кампанию в один сезон, да еще по расходящимся направлениям. Это казалось невероятным.