Во главе английской экспедиции стал Джеймс Кларк Росс. Участвуя в плавании своего дяди Джона Росса — исследователя западного побережья Гренландии и открывателя острова Кинг-Уильям и полуострова Бутия. Племянник определил положение Северного магнитного полюса, где свободно подвешенная магнитная стрелка принимает точное вертикальное положение. Джеймс задался целью открыть и Южный магнитный полюс.

На кораблях «Эребус» и «Террор» он отправился уже после того, как вернулись Уилкс и Дюмон д’Юрвиль и сообщили о своих находках. Потому Джеймс Росс не захотел следовать путём предшественников, а пошёл восточнее. Лед оказался не таким тяжёлым и менее сплочённым, чем виделся с большего расстояния. Первую высокую снежную гору Росс нарёк именем Сабрина, в честь генерала, покровителя экспедиции. Но приблизиться к магнитному полюсу он так и не смог: корабли остановились перед бесконечной, неодолимой ледяной стеной, изъеденной бухтами и заливчиками.

По пути, проложенному Россом, направлялись другие плаватели, и море, по которому он ходил, назвали его именем. Однако этот благородный странник отдавал должное своим предшественникам. Поминая русского моряка Беллинсгаузена, он неизменно прибавлял слово «the intrepid» («неустрашимый»).

Трагически сложилось плавание у промышленников Баллени и Фримена на судах той же английской компании братьев Эндерби «Элиза Скотт» и «Сабрина». Вблизи Полярного круга они увидели вулканические острова, получившие название Баллени. Но вскоре их настиг ураган. «Элиза Скотт» выдержала его и вернулась в Лондон, а «Сабрина» исчезла бесследно.

Стало быть, правым оказался бывший мичман «Мирного» Павел Михайлович Новосильский, заканчивая недавно изданную свою брошюру такими словами:

«Южный материк всё ещё сокрыт под непроницаемою завесою, его окружает недоступная ледяная стена, и доселе ни один ещё мореход не вступал на таинственный берег...

Но что недоступно ныне, может стать доступным завтра пытливому, непрестанно идущему вперёд уму человеческому. Придёт время, когда отвага и усилия людей предприимчивых, победив все препятствия, проникнут не только на Южный материк, но и до самых земных полюсов. Дай Бог, чтоб подобные открытия на пользу науки совершены были сынами великой земли севера, судьбами которой управляет царь мудрый и могучий».

Брошюра его называлась «Шестой континент, или Краткое обозрение плаваний к югу от Кука до Росса». Нынешний сановник на ниве просвещения прислал её Беллинсгаузену с дарственной подписью. И теперь, выйдя от Рожнова к набережной, Фаддей глядел на подернутое дымкой сизое море и думал, смог ли бы снова пойти в тот край, где кончается живая природа и царствуют вечные стужи? Наверное, смог бы... Да нет! Наверняка пошёл бы, не будь новых обязанностей и большой семьи. Вздохнув, он повернул к своему дому на Цитадельной.

Пока Рожнов болел, исполнял его обязанности Беллинсгаузен. Занимая посты помельче, он как бы снизу наблюдал за порядками флотской жизни в порту. Как и прежде, казённое имущество разворовывалось с поспешанием пожарных. Редко в каком доме значительного лица не видел он вещей с казённым клеймом. Из портовых магазинов почти за бесценок шли материалы на строительство собственных домов, мыз с садами и огородами. Беззастенчиво крали мачтовые леса. Квартирмейстерский чиновник, получавший мизерное жалованье, жил с размахом богатого барина. А суда в гаванях гнили, матросы получали продукты самого низкого качества, хотя в ведомостях они проходили по первому сорту. Обсчёт, взятки, списание вполне пригодных вещей — канатов, парусины, дерева, мундирного сукна, сапог, такелажа, — требования новых сумм на закупку стали привычны, как вода и воздух. У Беллинсгаузена давно чесались руки взяться за эти безобразия, однако его одёргивал Пётр Михайлович.

— Не мы их заводили, не нам и расхлёбывать, — говаривал Рожнов незадолго до своей смерти. — Сиди смирно, иначе шею свернёшь. По молодости я и сам, как знаешь, кипел да после поостыл.

Что верно, то верно. По чести старался жить Рожнов, а сломался. Тут покрепче надо иметь дух, чем в открытом сражении.

С кончиной Рожнова Беллинсгаузен лишился одного из лучших друзей. После девяти дней Беллинсгаузена вызвал к себе в Петербург князь Меншиков. Как всегда благоухающий, лицом свежий, чистых кровей, с сединой на висках и бакенбардах, прихрамывая, угостил баденской водой с лимоном, дождался, пока гость отойдёт после июльской жары на улице, произнёс:

— Государю угодно назначить тебя, Фаддей Фаддеич, главным командиром Кронштадта. Да и воля предшественника твоего такова была, и моя. Понимаешь ношу?

— Понимать-то понимаю, только одобрит ли мои действия Адмиралтейство, вот вопрос, — ответил Беллинсгаузен и с пытливостью взглянул в шоколадно-янтарные глаза светлейшего.

— Уж и план сготовил?

— А он весь на виду.

— Например?

— Воруют.

— Не удивил. Надысь и царь сказал наследнику: «В России, наверно, ты да я не воруем».

— Ноу нас тащат особенно много и бессовестно.

— Ещё что?

— Хватит пароходы за границей покупать. В копеечку влетают. Надобно свой завод строить, и не где-нибудь, а прямо на месте, в Кронштадте, при живущих там командах и будущих командирах. И не колёсные, на что весь пар уходит, а с архимедовым винтом.

— Ну, день к вечеру, а работа к завтрему. Поедем в Петергоф. Нас государь ждёт.

При любой аудиенции Николай I обязательно надевал мундир при всех орденах и лентах, однако в этот раз встретил Меншикова и Беллинсгаузена в лёгкой домашней одежде. Оказалось, он, как и любой человек, так же страдал от июльского зноя, духоты, правда, здесь не столь ощутимой, как в Петербурге. Он велел подать кислого квасу, провёл гостей на веранду, откуда виднелся Кронштадт. И начал разговор не с того, чего ожидал Беллинсгаузен.

— Скажи, сколь нарезных орудий установили в Александровском, Павловском и Петровском фортах? — спросил государь, отхлёбывая из фаянсовой кружки пенящийся напиток.

— Двадцать три, — поборов недоумение, ответил Беллинсгаузен.

— Не мало?

— Пока хватит.

— Почему?

— Не вижу причин поспешания. Пока на Балтике врагов нет, а вот на юге, думаю, турки опять зашевелятся. К тому их англичане с французами подзуживают.

— К чему наперёд обратишься?

— Строить пароходный...

— Почто не на Охте? Там Опперман строит парофрегаты.

— Зато в Кронштадте живут те, кому на них ходить, — сказал за Беллинсгаузена светлейший.

— А денег-то сколько изведём? — сокрушённо покачал головой Николай. — Нынче флоту отпущено более 37 миллионов рублей ассигнациями. В будущем году перейдём на расчёты серебром, а то Канкрин пугается большой цифири.

— Так ведь не на один год стройка, — напомнил князь.