— Уилки… — начала Кэролайн.

Она положила руку мне на плечо, но тут же отдернула, ибо я так и подскочил на месте.

— Это были крысы, — выдавил я, опуская в исходное положение курок револьвера, внезапно ставшего слишком тяжелым для меня. Я попытался вспомнить, сколько пуль я выпустил, но не смог. Ладно, пересчитаю оставшиеся. — Просто крысы.

— Уилки… — опять начала Кэролайн.

Я отмахнулся от нее и поднялся в свою спальню, чтобы извергнуть содержимое желудка в тазик и снова приложиться к спасительной фляжке.

Кэролайн разыграла свою козырную карту в среду, двадцать девятого апреля, за день до прибытия в Квинстаунский порт парохода «Россия», на борту которого находились Диккенс и Долби.

Кэролайн знала, что я пребываю в прекрасном расположении духа, хотя понятия не имела почему. Для меня же причины моего приподнятого настроения не составляли тайны. Когда Диккенс отплывал в Америку в ноябре, он был мастером, а я — усердным подмастерьем. Теперь же журнальный вариант «Лунного камня» пользовался грандиозным успехом, толпы у редакционной конторы на Веллингтон-стрит становились все больше от выпуска к выпуску, люди всех чинов и званий с нетерпением ждали каждой следующей части, чтобы узнать, кто же все-таки похитил алмаз и каким образом. А я хранил безмятежное спокойствие, непоколебимо убежденный, что даже самому сообразительному читателю не под силу угадать развязку.

Когда Чарльз Диккенс отплывал в Америку в ноябре, моя драма «Проезд закрыт» — а после всех исправлений, переработок и новых идей, внедренных мной в нее с прошлой осени, она воистину стала моей — была всего только мечтой расплывчатых очертаний. Теперь же она стала гвоздем сезона и прошла при полном аншлаге в театре «Адельфи» уже свыше ста тридцати раз. В настоящее время полным ходом велись переговоры о постановке пьесы в Париже.

И наконец, смерть моей матери, глубоко меня опечалившая (а равно ужаснувшая своим энтомологическим аспектом и загадочной скоропостижностью), одновременно освободила меня. Теперь, в возрасте сорока четырех лет, я окончательно и полностью стал сам себе хозяином.

Кэролайн видела: несмотря на происшествие на черной лестнице (сейчас, две недели спустя, я по-прежнему не заходил как в кухню, так и в коридоры на верхних этажах, ведущие к наглухо заколоченным досками дверям), несмотря на частые рецидивы болезни и неослабную боль, вынуждающую меня принимать лауданум и морфий огромными дозами ради возможности работать хотя бы по несколько часов в день, я нахожусь в гораздо лучшем настроении, чем когда-либо за последние много лет.

Диккенс уезжал в ноябре, считая себя великим мастером, а меня — своим протеже. Возвращался же он (больной и немощный, по словам всех), чтобы увидеть меня популярнейшим писателем, успешным драматургом и совершенно независимым человеком. На сей раз мы встретимся как равные (по меньшей мере).

И оба мы, как я убеждался все сильнее, носили Друдова скарабея в черепе. Один этот факт привносил новое ужасное равенство в наши отношения.

Кэролайн явилась ко мне в среду утром, когда я принимал ванну. Видимо, она полагала, что именно сейчас я буду наиболее благодушен… или по крайней мере наиболее внушаем.

— Уилки, милый, я тут все думала о нашем разговоре.

— О каком еще разговоре? — спросил я, хотя прекрасно понял, о чем она.

Очки у меня запотели, я взял лежавшее поблизости полотенце и принялся протирать стекла, подслеповато щурясь. Кэролайн превратилась в расплывчатое бело-розовое бугристое пятно.

— Про выход Лиззи в свет и про будущность наших собственных отношений под этой крышей. — Кэролайн явно очень нервничала.

Я же, напротив, сохранял полное спокойствие.

— И что? — промолвил я, нацепляя крохотные очочки обратно на нос.

— Я решила, Уилки, что для вящего благополучия нашей Лиззи… Кэрри… совершенно необходимо, чтобы ее матьсостояла в браке и она являлась дочерью добропорядочного семейства.

— Полностью с тобой согласен, — сказал я.

Пар из ванны подымался к потолку и клубами расползался во все стороны. Лицо у Кэролайн раскраснелось от него.

— Правда? — спросила она. — Ты согласен?

— Ну конечно, — заверил я. — Пожалуйста, подай мне вон то полотенце, дорогая.

— Я не знала… все это время… я не была уверена… — сбивчиво заговорила Кэролайн.

— Глупости, — сказал я. — Твое благоденствие… и благоденствие Кэрри, разумеется… всегда имел и для меня первостепенное значение. Ты права: тебе пора замуж.

— О, Уилки… — Голос у нее пресекся, слезы потекли по раскрасневшимся от пара щекам.

— Полагаю, ты по-прежнему поддерживаешь знакомство со своим водопроводчиком, — сказал я, отбрасывая в сторону полотенце и надевая велюровый халат. — С мистером Клоу. Джозефом Чарльзом Клоу.

Кэролайн оцепенела. Румянец медленно сошел с ее лица.

— Ну… да…

— Вероятно, мистер Клоу к настоящему времени уже сделал тебе предложение, дорогая. Полагаю, именно об этом ты и хотела сообщить мне сейчас.

— Да, но я не… я не…

Я похлопал Кэролайн по руке и весело сказал:

— В объяснениях нет необходимости — мы же с тобой старые друзья. Тебе пора выйти замуж — ради Кэрри и ради себя самой, — а наш мистер Клоу сделал тебе предложение. Ты должна немедленно дать согласие.

Теперь Кэролайн побледнела до самых кончиков пальцев. Она непроизвольно попятилась и наткнулась на умывальную раковину.

— Я прикажу Бесси сейчас же упаковать твою одежду, — продолжал я. — Все прочие вещи, книги и тому подобное, мы пришлем позже. Я велю Джорджу поймать кеб, как только ты соберешься.

Кэролайн дважды судорожно пошевелила губами, прежде чем сумела произнести единственное слово.

— Лиззи…

— Кэрри, разумеется, останется со мной, — сказал я. — Мы с ней уже договорились на сей счет. Это выбор самой Кэрри — окончательный и не подлежащий обсуждению. Сколь бы нежен и угодлив ни был твой водопроводчик… мистер Джозеф Чарльз Клоу… и каким бы уважением в своем кругу ни пользовался его отец-винокур, мелкобуржуазная жизнь, полная надежд, но порой тяжелая, которую ведет твой водопроводчик, совсем не то, что сейчас нужно Кэрри. Как ты сама указала, Кэролайн, девочку пора выводить в высшее общество. Она решила выйти в свет из этого прекрасного дома на Глостер-плейс, в окружении писателей, художников, композиторов и высокородных особ. Она будет часто навещать тебя, разумеется, но жить останется здесь. Я обсудил этот вопрос не только с Кэрри, но и с твоей матерью, и обе они согласились со мной.

Кэролайн опиралась обеими ладонями о тумбочку под раковиной и, казалось, держалась на ногах только за счет усилия напряженно вытянутых, дрожащих рук.