– Я отдам вашу записку на экспертизу.

– Какую экспертизу?

– Надо почерк сравнить. Вы или не вы написали ту записку, с которой Машу подкинули к отделению милиции. Если это были вы – мы с вами встретимся ещё раз. Вас вызовут. Не смею более задерживать.

Через пару дней Агран принёс заключение графолога: обе записки написаны одной рукой. Есть явные изменения почерка за тридцать с лишним лет, есть типичные последствия пьянства, но – оба текста писал один человек. И содержание почти одинаковое. Только самая общая информация: «Мария Красс. Родилась 20 марта 1957».

– Рудольф, поговори с ней сам. А я… потом присоединюсь. Не могу. Редко встречал более мерзотную бабу.

Потом он лично уничтожил аудиозапись беседы Аграна с этой… как и назвать-то её? Именовать её «мамой Маши» язык не поворачивается. Один раз послушал – и уничтожил.

Рудольф профессионально её допросил. Марина Петровна её звали. 1932 года рождения. Образование среднее; работала в проектном бюро. Им поручили разработать и осуществить полномасштабную реконструкцию центра городка Варского – городишко надлежало превратить в туристический центр недалеко от столицы. С провинциальным колоритом и вот это всё. Работа большая, трудились всем коллективом, да ещё нескольких специалистов к ним прикомандировали. В частности, молодого, но перспективного архитектора-армянина. Он к тому времени уже был женат, стал отцом, но... Короче, что получилось – то и получилось. Марина отказалась делать аборт, потому что…

Ну да, ну да. Байки про материнский инстинкт будешь рассказывать в райсобесе, выклянчивая у государства пособие на детей. Рудольф расколол её легко. Шантажировать молодого перспективного женатого партийного архитектора внебрачным ребёнком можно всю жизнь. А карьерные виды и заработки там были хорошие. Иное дело, что... Реконструкцию городишки успешно завершили; командировка армянского архитектора закончилась; Марину повстречали в тёмном переулке двое мужчин кавказской внешности и пообещали в следующий раз насадить на ножи. Аборт делать было уже поздно – восьмой месяц беременности. Она родила девочку, завернула в одеяло и подбросила к отделению милиции.

Потом – два бездетных брака, закончившихся громкими разводами; отвратительная репутация на работе; дебют алкоголизма; несколько курсов принудительного лечения... Сегодня ей почти 60; одинокая пьяная старость в нищей квартирке на окраине Мошковца.

А почему Мария Красс? А потому, что у папы девочки была смешная фамилия. Наверное, по-армянски она означает что-то хорошее, но в наших краях... Его звали Карасян. И при нём категорически не рекомендовалось говорить о рыбалке. Потому что «карасём» и «карасиком» его довели до белого каления. А он... Он был красавец мужчина, чем-то похожий на римского полководца. И Марина первая допетрила, чем его покорить. Ты не Карасян, ты – Красс. Ему льстило. Ему нравилось.

Ну, а к Джорджу Джорджиевичу вы зачем пожаловали? Знамо, зачем. В своё время Марина постаралась просто забыть тот неудачный роман с армянином. И девочку, которую она родила и подкинула милиционерам. Пока... Она ведь тоже читает газеты. А историю трагической любви Джорджа Джорджиевича благодаря им теперь знает вся страна. И поэтому... Наверное, за рассказ о происхождении Марии журналисты тоже заплатят? А денег ей сейчас очень надо, потому что одинокая старость, нищенская пенсия и водка втридорога. Но не посоветоваться с Джорджем Джорджиевичем было бы неприлично.

Во время финальной части разговора Лиандер присутствовал лично. Не только слышал, но и видел всё. Ей надо денег. Желательно столько, чтобы хватило пьянствовать всю оставшуюся жизнь. Она на редкость фальшиво и неубедительно имитирует позднее раскаяние. И советуется – с кого удобнее получить за грязную историю о рождении Маши? С любителей сенсаций из жёлто-помойных листков или товарищ депутат Верховного Совета сам готов?..

Это было ещё до того, как любители сенсаций поведали граду и миру о задушенном бывшем начальнике Варского централа и о найденном на пустыре трупе вора в законе, которого напоили «царской водкой». О том, что в свободное от исполнительного директорства в «Беркуте» и депутатства в Верховном Совете время Джордж Джорджиевич с большим энтузиазмом ликвидирует своих обидчиков, Марина в газетах ещё не вычитала. И поэтому чуть не упала в обморок от чрезвычайно выразительного взгляда и тихого голоса, которым товарищ депутат подвёл итог разговору.

– Идти вам к журналистам или нет – исключительно ваше дело, Марина Петровна. Я же могу вам обещать только одно. Вы сейчас пытаетесь меня убедить, что скорбите по Маше и раскаиваетесь в том, что наделали. Так вот. Если однажды история вашего романа с армянским архитектором будет опубликована в газетах, в самое ближайшее время после этого вы сможете лично попросить прощения у вашей дочери.

– Вы хотите сказать, что?..

– Всё, что я хотел сказать, я сказал. Не смею более задерживать.

После этого мерзотная баба исчезла из его жизни навсегда. Надо отдать ей должное – она действительно замолчала. Продолжала пить, но молчала даже пьяная. Её труп нашли около ларька в самом начале девяносто третьего. Купила очередную бутылку самой дешёвой бормотухи; бормотуха оказалась на метиловом спирту. Той же пакостью вместе с Мариной тогда отравились восемь местных алкоголиков; трое оказались в морге, пятеро стали инвалидами. Ларёчника посадили, производителя ядовитой выпивки не нашли. Тело одинокой алкоголички сожгли в городском крематории за счёт города – в очередь с подобранными на улицах мёртвыми бомжами.

А сейчас Джордж в очередной раз сидел у себя в домашнем кабинете, а напротив стояла смущённая дочь. Стефани не хотела обижать папу. И прекрасно знала, что Джордж хочет забыть ту, прошлую жизнь. Но ещё Стефани хотела узнать о своих родственниках. Поэтому она протягивала ему пожелтевшую газетёнку 1993 года и боялась спросить. Папа, так это клевета? Или… ты в самом деле встречался с мамой моей мамы?

– Однажды ко мне пришла женщина, заявившая, что она – мать Маши. Так оно было или нет – не знаю, генетическую экспертизу не делали. Это была пожилая алкоголичка, рассчитывавшая, что я дам ей денег. Я не дал ей денег. А что касается заявления, будто я её отравил... Она ко мне пришла в ноябре девяностого года. Умерла от отравления бормотухой, купленной в каком-то левом ларьке, в январе девяносто третьего. Если бы я считал её своим врагом – она отправилась бы на тот свет гораздо раньше. Вообще не проблема была – убрать одинокую старую пьяницу. Если бы в том была необходимость.