Переделывать, перековывать, менять все так… это не магия. Не технологии. И хотя Мерет не был набожен, ему казалось, что такой силы не должно существовать. Ни на небесах, ни на земле.

Ему надо было бежать. Бежать, пока Малогорка не исчезнет из поля зрения, а все произошедшее – из памяти.

Однажды, Мерет надеялся, он поймет, почему так не поступил.

– Тш-ш. – Он аккуратно взял Лиетт за руку, опустился на колени рядом. – Дыши. Медленно и глубоко. Вот так.

Он глубоко вдохнул и выдохнул, показывая на примере. Как и положено аптекарю, сказал Мерет себе. Только на сей раз пациентом была женщина, способная создавать или разрушать силой мысли, а не, скажем, ребенок, запаниковавший из-за вывихнутой лодыжки. Но принцип все равно тот же.

Мерет на это надеялся.

– Но то, что я сделала, – выдохнула Лиетт. – Я почти…

– Подумаем об этом потом, – ответил Мерет, делая еще один глубокий вдох. – Давай. Вот так.

Он дышал, и она дышала вместе с ним. Вдох-выдох. Раз, два, три. Когда дело пошло, ужас в ее глазах начал угасать. Слезы – нет.

– Я… не могу рассказать тебе, что случилось, – прошептала Лиетт. – Я не помню.

Мерет кивнул.

– А Сэл?

Она метнула на него полный боли и страха взгляд.

– Не говори ей!

Мерет нахмурился.

– Почему? Что бы ни происходило, если она что-то знает, мы должны…

– Дело не в «мы», а в ней, – брови Лиетт сошлись, глубже заломив складку. – Ты ее лечил?

Мерет потряс головой.

– Я хотел, но…

– Она тебе не позволила. Она верит, что ее нельзя ранить. Но можно. Она уже ранена. Ты же заметил, да? – Лиетт содрогнулась. – То, как она двигается? Шрамы причиняют ей боль. Каждый день она просыпается, выходит в мир, который хочет ее убить, и, если даже не столкнется ни с одним врагом, она все равно возвращается с болью, и я… я… – Лиетт сглотнула ком. – Я не хочу быть еще одной причиной ее боли.

Мерет помедлил.

– Думаешь, скрывая все, ты ее не ранишь?

Она покачала головой.

– Не так больно, как если бы рассказала. Я смогу жить с ее презрением, но не смогу жить, став ей обузой.

Он знал их всего ничего, обеих, но достаточно, чтобы понять, кто они такие. Сэл Какофония – самый жуткий скиталец Шрама, несущая гибель, та, кто оставляет после себя лишь пепел. Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Вазе – прославленная среди вольнотворцов, гениальная еще до получения этой жуткой мощи. Два человека, сила которых могла заставить землю дрожать, а небеса плакать.

Есть в этом что-то утешающее, подумалось Мерету, когда даже очень сильные могут быть такими глупыми.

Он вздохнул. Уселся рядом с Лиетт, рассматривая тот же клочок снега, что и она.

– Сэл мне говорила, что на аэробле ты пообещала сжечь мир ради нее. Ты действительно так сказала?

Лиетт кивнула.

– Да.

– И правда сожгла бы?

Она посмотрела на него.

– Да.

Мерет не отвел глаза. Грустно улыбнулся.

– И что ты будешь делать, когда все сожжешь, когда у тебя останется только пепел и она, и вы не сможете разговаривать друг с другом?

Лиетт моргнула, ее глаза широко раскрылись от удивления. Потом сощурилась, разомкнула губы, пытаясь подобрать достойный ответ. Затем сжала их и тяжело, устало выдохнула.

– Будет больно, – прошептала Лиетт. – Будет больно всем.

– Наверняка, – Мерет глянул в пока еще свободное от теней небо. – Но, в конце концов, все может болеть.

Он почувствовал тепло. Та самая ладонь, что чуть его не убила, лежала поверх его руки. Лиетт мягко сжала его пальцы.

– Спасибо, Мерет. За все.

Он улыбнулся.

– Это все кодекс вольнотворца?

– Это все от меня, – она вернула улыбку. – Формально, поскольку твоей помощи не просили, и она не привела к пополнению человеческих знаний, ты не вполне вправе требовать компенсации по второму закону, – Лиетт поднялась и помогла встать Мерету. – Но все же… спасибо тебе.

Он кивнул. Проследил, как она идет к дому, к Сэл, ко всей боли, что ждала их, его, всех. Большую часть этой боли он никогда не сможет понять, не говоря о том, чтобы излечить.

Но с этой… помочь с этой было приятно.

– Молодец, – проскрежетал голос у него за спиной.

Синдра погрузила в повозку еще припасов.

– Ты видела? – спросил Мерет с беспокойством: заставить ее подписаться на все, не зная, на что способна Лиетт, и без того было жестоко.

– Только самый конец, – проворчала Синдра, закрепляя груз. – Поскольку ты сейчас, по-видимому, занимаешься решением всех проблем, я подумала, тебя можно за это похвалить.

– Ну… спасибо?

– Не спасибкай пока. – Она ткнула в небо. – Скоро начнется снегопад. Будет сложно выбраться, а если промешкаем – станет и вовсе невозможно. Если мы не…

Ее оборвал отчетливый птичий крик. Тень, низкая и черная в облаках, скользнула над головой. Силуэт большой верховой птицы поднял голову, клюв раскрылся, исторгнув еще один крик.

Его подхватили другие. Снова и снова, разнося по небу.

– Мы отправляемся в ближайший час, – прорычала Синдра. – Или присмотри за это время место для могилки.

* * *

Мерет устал. Честно говоря, даже измучился. Оказалось, что угроза неминуемой смерти немало его гнетет. Однако, несмотря на откровенное желание свернуться комочком и тихонько сдохнуть, пришлось тащиться к дому, а по пути хрипеть, продираться сквозь снег и размахивать руками, чтобы не рухнуть.

К тому времени, как он добрался до двери, Мерет был готов бодро впасть внутрь и, хватая воздух, сообщить, что скоро пора отправляться.

Но все как-то испортила открывшаяся прямо ему в лицо дверь.

Он опрокинулся на землю, хватаясь за лоб, куда пришелся удар, кривясь от боли. Проморгавшись, аптекарь увидел пару карих глаз за стеклами больших очков, которые поправляли крошечные ручки.

– Тебе вправду следует быть внимательнее к окружающему, – упрекнула Лиетт. – Учитывая, что дверь открывается наружу, вероятность, что тот, кто входит, будет вовлечен в несчастный случай, гораздо выше. Простая математика, в самом деле.

Кажется, Мерет начал понимать, почему все хотят прибить эту парочку, жаль, слишком поздно.

Лиетт протянула ему руку. Мерет вздрогнул от воспоминаний, на что она способна. И тут вдруг увидел, что рука обернута неопрятной повязкой, как и прочие бесчисленные порезы. Видя его нерешительность, Лиетт слегка поежилась.