Королева снова бросилась к дверям в залу и взялась молотить по ним стрежнем от стяга.

— Глиц, ниспошли глиц…

— Зархель! Я приказываю тебе остановить бездумные разрушения моей резиденции и открыть эту чёртову дверь!

— Море, море слов…

Зармалессию аж передёрнуло от этого бестолкового, бессмысленного бормотания её сокамерника, и она с остервенением вцепилась в его халат.

— Замолчи, грязный старик! Не понимаешь, что мы тут и сгинем, если ничего не предпримем?! Ты же Верховный гебр! Великий волшебник! Достояние королевства! Так возьми себя в руки и прочти какое-нибудь заклятье! Сочини формулу!

— Ха! Ха-ха! Ваша Милость, взгляните на это! — загорланил Сагар, отбиваясь от хлёстких оплеух королевы и попутно отгибая ворот ночной сорочки.

— Гривна… покорности? — прошептала женщина, не веря своим глазам.

— Гривна покорности! А, как Вам? Я не могу колдовать! Ха! Ха-ха!

Тут королеву осенило: вот почему Сагар Молниеносный более не походил на себя. Виной всему гривна покорности, которую тот носил уже неведомо сколько, однако на его дряблой, морщинистой шее отчётливо виднелся натёртый отпечаток от украшения. Никакой маг не выстоит перед давлением пал-силбани, никакой волшебник не сможет ему противиться, особенно, когда он уже и без того ветх и стар. Пал-силбани не пропускает сквозь себя чары, но и не даёт колдовать тому, кого оберегает. Наверное, тоже исповедует прославленный людской закон: слабостью вначале надо как следует воспользоваться, и лишь затем надлежит слабость защищать.

— Нам не спастись! Нам не укрыться! Ха-ха!

— Замолчи, я приказываю тебе! — завыла королева.

Старый гебр рухнул на колени после очередного подземного толчка, из-за которого с потолка градом посыпались каменные обломки. Сагар попытался ухватиться за королеву, но случайно вцепился в её юбки, и в клочья разорвал драгоценную ткань.

— Остаётся лишь уповать на Его Высочество! Молю! Молю, небеса! Молю, животворные пресные реки и солёные моря, позвольте Его Высочеству раскрыть собственный глиц, ниспошлите ему хаор! Дайте Его Высочеству силы и могущества! О, Одакис, отец наш в зарослях! О, Кисарит, мать наша в водах…

— Что ты лепечешь, болван? — Зармалессия толкнула ногой шмыгающего волшебника.

— Мы обречены, только если Его Высочество не откроет свой глиц и не обретёт могущество мага-короля!

Рокот снаружи нарастал, и, казалось, хрупкая и изящная Башня Сияния не выдержит натиска стихий: её крушили вихри магической энергии, терзали шквальные ветры, а бьющиеся морские волны размывали основание. Вот уже стёкла принялись трескаться и выламываться из-за общей деформации. Узкие стрельчатые арки дрожали и раскачивались так, что создавалось ощущение, будто потолки вот-вот обрушатся и погребут под собой двоих несчастных узников: королеву и Верховного волшебника.

Зармалессия предприняла очередную атаку на двери. Вроде бы, охрана покинула пост, однако створки по-прежнему были плотно заперты, и королева продолжала суматошно тягать круглую бронзовую ручку. Она колотила по медным пластинам и то грозно требовала, чтобы её выпустили, то жалобно молила пощадить заключённых — слабую женщину со стариком. Сагар вновь уселся на пол и начал шептать:

— Приди в дом, ты, тот, имя которого нельзя называть, являющийся из прибывающих вод. Помоги нашему правителю, благослови его, Нин-дар-дина, единственного господина всех земель и вод, чья звезда взойдёт над озером золотых кувшинок в час свершений. Ниспошли ему откровение о глице и вручи ему хаор… Море снов и море слов, и его среди них… и его…

Видимо, он полностью смирился с собственной участью. Наконец, Башня Сияния не выдержала, опоры её треснули и разломались, и крыша тут же обрушилась вниз. Там, у подножья Янтарного дворца, разгневанные и оскорблённые воды Зелёного моря отступили назад, обнажая полосу мелкого бело-серого песка Сломанного берега, и обломки строения приземлились на твёрдые почвы. Осколки глыб и цветного стекла вонзились в рыхлый, ещё влажный песок, и пока что было непонятно, вернётся ли обратно море, дабы поглотить руины, или оно уже сполна насытилось и побрезгует такими жалкими крохами.

Сэль следовал за призрачным фантомом и незаметно для себя спустился в самое глубокое подземелье Янтарного дворца. Он шёл туда, где залегала усыпальница древних королей — святыня предков, украшенная изящными барельефами, тонкими колоннами с продольными желобками, навесными арками-полумесяцами, и, конечно, роскошными статуями, вырезанными из девственного, белоснежного мрамора. Это величественное место напоминало целый город, правда вечно спящий, безмятежный и умиротворённый, такой, по улочкам которого не струились ни радостные песни, ни досужие сплетни, где не звенели слухи и не гудела пустая болтовня. Здесь гуляли только ветры, и единственные прохожие, которых можно было встретить между саркофагами и средь каменных решёток-ограждений, — это тени прошлого. И, вероятно, где-то тут затесались приведения, ждущие явления того, кто в них поверит.

На стенах в кованых оправах покоились волшебные кристаллы-кримы, заливающие своим нежно-голубым свечением портики, коридоры и альковы. Призрак-проводник замер рядом с забором, что обносил погребение прежнего мага-короля, Тэя Алькосура Амуина Малидота, и которое по приказу королевы-регента и Главного советника было закрыто для посещений. Однако, калитка стояла призывно открытая и как будто приглашала наследника престола навестить своего почившего родителя.

Стоило Сэлю сделать шаг по направлению к калитке, как он опять ощутил подземный толчок.

— Хм… должно быть, золотой катаклизм сорвал замок с дверей и разрушил охранную магию, — зачарованно промолвил юноша, проходя под высокой аркой.

Он с почтением возложил руку на металлическую решётку двери и медленно провёл ладонью вдоль стержня, и проверяя вход на безопасность, и убеждаясь в том, что всё происходящее — это реальность.

Массивный саркофаг Тэя Алькосура был обрамлён белокаменными стенами, сплошь иссечёнными причудливыми прорезями и узорами, поэтому надгробие опутывала паутина из лучей света, просачивающихся через отверстия.

— Здесь всё не такое, каким я это помню, — хмыкнул принц, прикасаясь пальцами к холодной мраморной плите, — и не такое, каким оно виделось мне в Междумирье.

Обойдя грандиозное сооружение по кругу, принц, наконец, собрался с духом и прочёл надпись на гробнице:

— «Нечто воистину прекрасное; то, во что я верю сердцем…» Хм… даже слова иные. Вроде бы, в Междумирье это было что-то в стиле: «Сердце только для близкого…» И что это значит?

Сэль поднял глаза наверх, но молчаливый призрак уже исчез. Он бесследно растворился в воздухе. Сколько наследник не обдумывал фразу, сколько мысленно не повторял слова, которые изволил оставить для него отец, — юноша так и не мог понять, что же его предок имел в виду. Неужели это — то самое, что Тэй хотел сказать своему отпрыску на прощание? Неужели это — достойное, и посильное испытание, а заодно и сокровенное наследство?

В изголовье саркофага также наличествовало гнездо, куда можно было вставить ключ — то была дополнительная возможность получить