Роман этот всем известен как одно из величайших произведений творчества. Фауст прибегает к одному из советов Броун-Секара. Мозговое переутомление, вызванное усиленными занятиями, препятствует продолжению их. Состояние это отлично выражено в следующих словах Фауста:

Мозг отказывается работать, а слепой инстинкт, в форме мечты, подсказывает, что организм обладает чем-то могущим усилить умственную деятельность. Только это «нечто» считается греховным, и нужна большая отвага, чтобы отрешиться от всяких колебаний. Но жизнь не в жизнь без этого греха; поэтому остается один выбор: смерть или любовь. И Фауст останавливается на последней.

Точно так же, как роман Гёте с Фредерикой, так и роман Фауста с Маргаритой кончается печально, даже более чем печально. Поэт выбрал для последнего самые мрачные краски. Маргарита убивает своего ребенка, отравляет мать, ее осуждают на казнь, она сходит с ума.

Горе Фауста безгранично.

Он недоволен своим злым духом, старается спасти бедную женщину и в отчаянии восклицает:

Итак, в первой части Фауст является молодым ученым, слишком требовательным к науке и к жизни; для гения его необходима любовь; он неуравновешен и поэтому неизбежно становится пессимистом. При этих условиях неудивительно, что жизнь его принимает дурное течение и что поведение его внушает ему тяжелое раскаяние.

Но в то время как прежде было достаточно общей неудовлетворенности, чтобы вызвать в нем желание самоубийства, позднее бесконечное зло, сделанное им глубоко любимому несчастному существу, повергло его только в большое, но не смертельное горе. Таким образом, Фауст в своем душевном развитии сделал уже шаг вперед к оптимизму. Кризис хотя и серьезен, но оканчивается возвратом к жизни деятельной и очень широкой.

Вторая часть «Фауста» посвящена главным образом описанию старческой любви. – Любовная страсть старика. – Смирение старого Фауста. – Платоническая любовь его к Елене. – Мировоззрение старого Фауста. – Его оптимизм. – Общая мысль всего произведения

В то время как первая часть «Фауста» тотчас после своего появления вызвала всеобщий восторг, вторая, наоборот, встречена была крайне холодно. Все читали и знают первую часть; вторую часть читали только немногие, и то главным образом среди литераторов. На сцене часть эта производит большее впечатление, чем при чтении, благодаря разным второстепенным прикрасам, как в красивых балетах.

Что же касается ее внутреннего смысла, то он, по общему мнению, неясен, сложен и неудобопонятен. Поэтому многие литературные критики ломали себе голову, чтобы схватить руководящую мысль автора.

Когда Эккерман, уговаривавший Гёте закончить и напечатать вторую часть, просил его объяснить значение некоторых сцен, то Гёте устранялся от этого и прикрывался маской сфинкса. Так, например, относительно знаменитых «матерей» Гёте принял загадочный вид и ответил: «Я даю вам рукопись; изучите ее у себя и посмотрите, что можете вывести из нее» (ю января 1813 г.).

Льюис, один из самых ревностных поклонников Гёте, несмотря на это, останавливается перед невозможностью понять смысл второй части «Фауста». «Годы странствий и вторая часть „Фауста“, – говорит он, – настоящий арсенал символов. Старому поэту приятно было видеть, как глубокомысленные критики наперерыв старались выказать свое ясновидение и проницательность в разъяснении второй части „Фауста“ и „Мейстера“, между тем как сам он хитро отмалчивался, не приходя им на помощь». «Он не только не обнаруживал ни малейшего желания разъяснять накопляющиеся недоразумения, но, как кажется, ему доставляло удовольствие ставить новые задачи для проницательности своих критиков» (1. с., II, 382).

Льюис находит, что вторая часть совершенно неудачна ни по замыслу, ни по выполнению. «Я делал все усилия, – говорит он, – чтобы понять это произведение, чтобы стать на верную точку зрения, которая позволила бы мне постигнуть его красоты, но все мои попытки остались бесплодными» (М., 351). Для ознакомления читателей с драмой ему пришлось сделать простое изложение ее, не выдвигая ничего преимущественно перед другим.

Вторая часть, давно задуманная в общих чертах, была выполнена в течение целого ряда лет последнего периода жизни поэта; ценным указанием служит то, что текст был составлен не последовательно, в порядке действий и сцен, а сначала был написан третий акт, потом – вторая часть пятого акта, затем – первый и часть второго акта; классическая Вальпургиева ночь была написана в 1830 г., а четвертое действие – в 1831 г. и наконец – начало пятого акта.

Так как во второй части местами говорится о многих самых разнообразных вещах, между прочим о вулканическом происхождении Земли, о бумажных деньгах, что, понятно, играет в ней совершенно второстепенную и случайную роль, то ключ надо искать в сценах, написанных сначала. А мы видим, что третий акт заключает историю Елены, а вторая часть пятого – деятельность Фауста, направленную к общему благу людей.

Руководствуясь тем, что произведения Гёте отражают поступки и события его собственной жизни, приходится именно в ней искать объяснения наиболее трудно постижимого его произведения.

Мы уже знаем, что как в молодости, так и в старости любовь была возбудителем деятельности Гёте. Красной нитью проходит это во всей или почти во всей его жизни.

Никаких препятствий не представлялось к описанию любви его к Фредерике: всем должна была казаться совершенно естественной любовь молодого человека к молодой девушке. Другое дело – страсть старика к юной красавице.

Говорят, что одной из причин, помешавших ему жениться на Ульрике фон Леветцов, была, быть может, боязнь насмешек (Льюис, II, 345) – боязнь, являющаяся одним из самых сильных двигателей в жизни человека. Понятно, до чего должно было быть щекотливым чувство поэта при желании изложить свою старческую любовь.

В любви Фауста к Елене дело касается не мнимого старца, которому стоит снять бороду и переменить берет, чтобы стать молодым, а настоящего старика, о возвращении к молодости которого не может быть и речи, несмотря на все таинственные и волшебные приправы. Любовь же старого Фауста есть настоящая страсть, и строки, посвященные ей, относятся к лучшим из всех написанных Гёте.