Как видишь, парижский буржуа вкушает все неудобства столичной жизни, но не наслаждается ни одной из ее царственных радостей; он испытывает на себе все обиды и притеснения, какими чревата жизнь в обществе, но не ведает изысканных прелестей, какими богата жизнь в свете; он усвоил этикет — эту скучную условность, но не усвоил элегантности — этой поэзии бытия, которая позволяет сносить и даже любить все издержки цивилизации. Труд буржуа уныл и безжизнен; ты, по крайней мере, можешь работать и петь, работать и мечтать; а откуда ему взять время на мечты или на песни? ведь он вечно занят подсчетами. Меж тем цифры ревнивы, они гонят любую мысль, грозящую стать их соперницей. Радости буржуа еще более унылы, нежели его труды: прогулки по пыльным улицам, скверные водевили с обветшалыми шутками, скромные балы с большими претензиями, жизнь без богатства и без величия, без веселости и без свободы. Нет-нет, не парижскому буржуа должен ты завидовать, великодушный народ; завидуй другим: знатному вельможе, великому художнику, прославленному поэту, наконец, миллионеру — всем этим людям возвышенного и многоопытного ума, которые, с избытком вкусив фальшивых радостей света, воротились к честным радостям обычной жизни. Мы откроем тебе их секрет, и ты тотчас поймешь, что их радости легко могут сделаться твоими.

Не подумай, впрочем, что, призывая тебя завидовать богачам, мы советуем тебе отправиться грабить их особняки!.. Увы, сделай ты это, ты получил бы страшный урок: попав внутрь, ты покраснел бы от стыда. С тех пор как слово «грабеж» вошло в политический лексикон, роскошные особняки опустели… Тебя поджидали, к твоему приходу подготовились: тебе остались одни голые стены… Серебро отдано в переплавку; брильянты отправлены в Англию, картины — в Голландию, ценные вазы и другие произведения искусства — в Бельгию. Ступай же в эти дворцы, некогда великолепные, а ныне из-за твоих угроз сделавшиеся голыми и пустынными; ступай, ищи, ищи хорошенько, ты не найдешь ничего — ничего, кроме бесчестия!

Радости, какие ты можешь похитить у богачей, таятся не в особняках, а в мыслях, в сердцах, в наслаждениях умственных. Повторяем: тот, кто пресытился всеми изысками цивилизации, алчет простоты и правды и находит их в природе; знаешь ли, что нравится тому, кто нанимал ложи во всех театрах, кто видел Неаполитанский залив в Опере, Индийский океан в театре «Амбигю», лиссабонский порт в театре «Гэте», марсельскую гавань в Историческом театре[653], а венецианский Большой канал — в Итальянской опере, — знаешь ли, что нравится такому человеку, что его забавляет? Растянуться на настоящей скале в Сент-Адресе или в Этрета и следить глазами за настоящим кораблем с настоящими матросами, который плывет по настоящим волнам.

Знаешь ли, что нравится такому человеку, который слышал всех виртуозов музыкального мира, Рубини и Марио, Малибран, Гризи и даже Даморо, — знаешь ли, что ему нравится, что его забавляет? Слушать песню пастуха, которой вторят колокольчики стада.

А хочешь ли ты знать, что нравится тому, кто был миллионером, тому, кто ослеплял Париж своим богатством, кто владел самыми прекрасными лошадьми и самыми элегантными особняками; тому, кто соблазнил десяток герцогинь, дюжину маркиз и даже парочку гордых леди, — хочешь ли ты знать, что забавляет такого человека?.. Выйти из дому с зонтиком под мышкой и отправиться пешком повидать веселую гризетку, которая живет в каморке под самой крышей и смеясь морочит ухажера.

Возьмем, наконец, того, кто слыл великим, кто прославился на весь мир, кому курили фимиам, кого пьянили рукоплескания толпы, — хочешь ли ты знать, что нравится ему, что забавляет его?.. Быть любимым так, как бывают любимы люди безвестные; забыть о своей славе и глупейшим образом радоваться тому, как бьется сердце при звуках единственного в мире имени.

Таковы радости знатных господ, таковы радости великих умов. Добивайся же их, о народ, и ты перестанешь завидовать тягостным и фальшивым наслаждениям мелких парижских торговцев. Ты горюешь о том, что не имеешь алебастровых светильников, — любуйся же прекрасным звездным небом; ты горюешь о том, что не имеешь гравюр господ Морена и Детуша, — любуйся же Рафаэлевым «Святым семейством» и Венерой Милосской; они ведь принадлежат тебе[654]; как только ты научишься восхищаться шедеврами, ты перестанешь завидовать ничтожеству… тогда буржуа, твой невинный враг, мирный любитель красного дерева, сможет без опасений наслаждаться своей драгоценной движимостью, тогда великий вопрос собственности будет разрешен!.. Ибо, как мы вам только что доказали, в Париже, где эта битва уже началась, она сводится к мелкой семейственной ссоре, к спору из-за красного дерева. Стоит ли красное дерево стольких громких слов и стольких потоков крови? Ведь этот спор можно уладить с цифрами в руках. Предоставьте решение этой проблемы нашим экономистам и законникам; не позволяйте больше людям храбрым, умным, дерзким тратить свой талант, кровь и отвагу из-за гадкого слова «собственность». Что же касается до нас лично, мы за собственность сражаться отказываемся; то немногое, чем мы владеем, мы заработали своим трудом; если у нас все отнимут, что ж? Либо мы погибнем, и в этом случае нам не потребуется ровно ничего; либо мы выживем и вновь заработаем все необходимое[655].

Кстати, нас уверяют, что господин………………………[656]

Что это — недосмотр? Ирония? Тайна сия осталась неразгаданной.

Другая странность. В тот день, когда председатель Республиканского собрания[657]праздновал свое избрание, его супруга, госпожа Марраст, явилась с напудренными волосами, словно……………………… Говорят даже, что……………………… на берегу пруда на манер цапель два лакея с галунами!

Нравы не слишком сельские, но зато чисто республиканские. Кому, кроме республиканца, может прийти в голову такая идея — расцветить луга ливрейными лакеями! Конечно, герцог де Люин до этого бы не додумался; все, на что он способен, это раздавать сотни тысяч франков бедным; впрочем, он ведь и республиканцем сделался не вчера[658].