– У каждого своя правда – не так ли?

– Его контакты с Западом носили подрывной характер. Он был без ума от Америки, особенно от их музыки. Он лжет, если говорит, что получил жестокий приговор по какой-то другой причине.

– Ох, мама…

– Что?

– Получше ничего не могла придумать? Ему по заслугам дали десять лет за любовь к Элвису Пресли?

Катя вскинула голову.

– Это было очень опасное время, и он был нелоялен. Хотел бежать со мной на Запад, а потом, когда построили Стену, потерял голову. Он пытался меня погубить. Нас погубить – твоего отца и меня. Об этом ты уж точно не прочтешь в его версии.

В очередной раз его сочувствие, как в кислоте, бесследно растворилось в ее нечестности. Он пришел к ней с желанием уберечь ее доброе имя. Прояви она хоть чуточку искренности, признай, что совершила ошибку, что сожалеет о том, как поступила с Петером Кронбургом, он защитил бы ее.

– Ты любила его достаточно сильно, чтобы сохранить его ребенка, – заметил он.

– Не говори: его. Ты не его ребенок, а мой.

– Ха. Если бы я мог подать в отставку с этого поста, я сделал бы это не задумываясь.

– Ты преуспеваешь. Ты великолепен. Разве у такого человека могло быть плохое детство?

– Что ж, это мысль. Я знаменит благодаря твоим материнским качествам. Но если я не помогу ему напечатать мемуары, он может выставить меня в очень плохом свете. Как бы тебе это понравилось?

Она покачала головой.

– Пустая угроза. Он этого не сделает. Просто сожги рукопись и выбрось его из головы. Наше грязное белье людей уже не интересует. Эта туча пройдет стороной.

– Возможно. Но давай поставим мысленный эксперимент. Что бы ты предпочла: чтобы я был выставлен в дурном свете или чтобы ты? Не спеши отвечать, подумай хорошенько.

С застывшим лицом она смотрела прямо перед собой.

– Заковыристая задачка, да?

Она, ссутулившись, прислонилась к спинке дивана, взгляд по-прежнему отрешенный. Ее расстроенный мозг, казалось ему, закоротило от его вопроса, он словно бы видел, как ток бежит по круговой цепи. Он услыхал в воображении фугу ее мыслей: любящая мать всегда в первую очередь заботится о благополучии сына, материнская любовь выставляет женщину в хорошем свете, но в данном случае, позаботившись о благополучии сына, я выставлю себя в дурном свете, а ведь самое главное – хорошо выглядеть, но позаботиться о том, чтобы хорошо выглядеть, значит не поставить благополучие сына на первое место, а любящая мать всегда в первую очередь заботится о благополучии сына… И так по кругу, по кругу.

– Отсутствие ответа – тоже ответ, – проговорил он, вставая. – Я ухожу.

Она не стала его останавливать; не сказала ничего вообще. Взглянув на нее напоследок, он увидел на ее лице такую тоску, что не удивился бы, узнав, что она выбросилась из окна. Но разница между ними заключалась в ее способности к самообману. Она не покончила с собой. После того как он пустил в ход свои журнальные связи и нашел на “Преступную любовь” издателя, после того как книга двенадцать недель продержалась в списке бестселлеров “Шпигеля” и он удостоился за содействие публикации всеобщих похвал, она переехала в Лондон и сняла квартиру недалеко от дома, где жила ее овдовевшая сестра. Она напечатала – в “Лондон ревью оф букс”, ни больше ни меньше – длинное, самооправдательное и убийственно лживое эссе о ненадежности восточногерманской памяти. Продолжала жить, жить.

Он тоже. Женщин, которым по-настоящему нравился секс и хотелось секса с ним, хватало с избытком, и впереди маячила мировая слава. Обе тяги были навязчивыми, но не патологически. В проект “Солнечный свет” стекались молодые таланты, он, используя свои математические и логические способности, стал докой по части компьютерных технологий и неплохим программистом, утечки по мере распространения интернета волновали общественность все сильней, он обзавелся телохранителем для обороны от психов и командой бесплатных адвокатов для защиты от правительств и корпораций, которым он беспрестанно досаждал, и довольно долго, пока все это происходило, десять лет тюрьмы в обществе Аннагрет и Убийцы казались ему продолжительным нехорошим сном, от которого он пробудился. С матерью он не виделся, но в течение славного десятилетия, последовавшего за девяностыми, он, пользуясь преимуществами серийной моногамии и добиваясь постоянных успехов в погоне за славой, порой вспоминал ее риторический вопрос: разве у такого человека могло быть плохое детство? Даже после того, как он уехал из Германии, где ему грозил арест, а затем из Дании, где ему грозила экстрадиция, и нашел ненадежное убежище в Белизе, удача была на его стороне.

Но потом в Белизе настал день, когда Убийца вернулся. Вероятно, он никуда и не уходил, просто не давал о себе знать до тех пор, пока Андреас после восхитительного ланча у Тэда Милликена не подошел к выходу с участка вокруг его прибрежной виллы. Тэд Милликен, венчурный капиталист из Кремниевой долины, перебрался в Белиз, потому что в Калифорнии его собирались судить за растление несовершеннолетней. Он был доказуемо нездоров психически, мнил себя, будучи поклонником Айн Рэнд, сверхчеловеком и “избранной аватарой Сингулярности”, но в общении был на удивление хорош, если не выпускать его за рамки таких тем, как теннис и рыбалка. Андреаса он считал второй по значению всемирно-исторической личностью из обитающих в Белизе, тоже сверхчеловеком, и хотел с ним дружить, но тут не все было просто. Андреасу очень нужны были деньги, он надеялся на Тэда в этом плане, и у Тэда все еще имелись в интернете апологеты, нежно помнившие его как одного из отцов Революции и настаивавшие, что защита со ссылкой на невменяемость дала бы ему железную гарантию от приговора по сексуальному делу, но Тэд недавно опять фигурировал в новостях (он застрелил из своего посеребренного кольта калибра 0,45, с которым не расставался, соседского попугая ара), и Андреас не мог себе позволить появиться с ним на публике. Неприглядная сексуальная история уже испортила репутацию Ассанжа. Андреас представлял себе, как люди, набрав в поисковой системе “Тэд Милликен”, будут читать на первой странице результатов слова “Андреас Вольф” и “растление”, а тут еще досадная орфографическая близость слов “Андреас” и “Ассанж”, плюс светлые волосы, плюс род занятий – и у пользователя возникает подспудное ощущение, что его, Андреаса, тянет на пятнадцатилетних. Хотя его давно уже на них не тянет. Так что ему приходилось изворачиваться, скрывая от Тэда, что ему хочется с ним видеться только на его, Тэда, огороженном участке или на его рыболовном катере. К счастью, перед каждой встречей Тэд посылал за ним внедорожник “эскалейд” с тонированными стеклами.

У Тэда была страсть к самоувековечению. В бейсболку с эмблемой “Янкиз”, которую он не снимал, была вставлена камера, включающаяся автоматически, и еще одно миниатюрное видеоустройство он носил на шее на шнурке. За ланчем, который подавала им у бассейна, приходя и уходя босиком, красавица Каролина лет шестнадцати на вид, Андреас спросил Тэда, не мог ли бы он на этот раз выключить камеры. Тэд – он сидел в расстегнутой гавайской рубашке, демонстрируя свой загорелый и плоский, как брюхо морской черепахи, живот, свой накачанный брюшной пресс, – засмеялся: